– Феокрит, – позвал он его, – хочешь, я тебя сделаю легатом Армении?
Окружающие смотрели на августа, не скрывая своего изумления. Больше всех изумлен был сам Феокрит.
– Или хочешь, я пошлю тебя на Дунай, начальствовать легионами против сарматов?
Император еще ничего не знал о том, что происходит на Дунае. Карнунт, которому угрожали варвары, был важным стратегическим пунктом на северной границе. Кроме того, город был центром снабжения дунайских легионов; здесь были расположены многочисленные военные кузницы, провиантсткие склады и арсеналы. Наконец это было место оживленных торговых сношений с варварским миром.
Рим был далеко. Из Рима не долетали в паннонские дебри рукоплескания его арен, шум философских дискуссий, музыка и женские голоса пиров. На дунайской границе теперь было не до музыки, не до метафизических тонкостей александрийской школы. Пограничные города – Карнунт, Бригецио, Виндобона, Аквы Паннонские – жили в постоянном страхе за свою участь. За Дунаем волновались варварские орды, готовые каждую минуту переправиться через реку. Такого положения не было со времен маркоманской войны. Сеятели тревожных слухов увеличивали панику. Многие покидали насиженные места и бежали в Саварию, потому что никого не прельщала участь несчастной Аррабоны.
Казалось невероятным, что такая цветущая провинция, поставлявшая в легионы лучших солдат в империи, обильная скотом и хлебом, может попасть в руки варваров. Неужели будут разрушены храмы и термы, портики и триумфальные арки, поставленные в честь императоров откупщиками и благодарными муниципиями, зарастут бурьяном форумы?
Были здесь, кроме кузниц и гончарных мастерских, академии и школы. Иногда появлялись бродячие софисты, приходили письма из Рима и книги из Александрии. Только в глухих гарнизонах, в медвежьих углах, в пограничных укреплениях, где несли тяжелую двадцатилетнюю службу легионы, не было ни книг, ни риторов. Единственными образцами письменности в этих местах были копии императорских эдиктов и сенатских постановлений, фискальные и центурионные списки. И за воротами уже начинался варварский мир или в лучшем случае римский торговый поселок, лавчонки, кабачки, шлюхи, звериные шкуры. Здесь люди говорили на площадном языке, мало похожем на латынь речей Цицерона. Но за этими стенами Рим мог спокойно управлять вселенной.
Грациан Викторий, член общинного совета в Карнунте, вместе с другими имел намерение покинуть город. Но легат XIV легиона Лициний Салерн вывесил на городском форуме сообщение, в котором убеждал жителей, что Карнунту не угрожает никакая опасность, и требовал, чтобы муниципальные власти оставались на своих местах.
Узнав, что Грациан Викторий остается в городе, решил остаться с ним и Транквил, грамматик, сосед Виктория, содержавший школу, а также занимавшийся писанием завещаний и составлением эпитафий и даже любовных стишков для местных, тугих на ухо центурионов и торговцев кожами. В случае надобности он мог и переписать каллиграфическим почерком книгу, если находился заказчик на такую работу. Впрочем, в городе было мало людей, интересующихся книгами; карнунцы ничего не читали кроме апулеевского «Золотого осла», умирали редко и еще реже влюблялись, так что Транквилу приходилось плохо. К счастью, частенько находилась письменная работа у Виктория. Дочь его Грациана Секунда запросто прибегала в скромный дом грамматика к смешливой подруге – дочь Транквила была ее ровесница – показать ей новую игрушку, поделиться имбирным пряником, и так продолжалось и тогда, когда обе стали прелестными девушками. Грациана – белокурая, голубоглазая, хрупкая, и Транквилла – пухлая хохотушка, вместе росли, поверяли друг другу первые девичьи тайны, обсуждали первые наряды. Викторий без большого удовольствия смотрел на эту дружбу. Грациана могла бы найти подруг и познатнее, но, в конце концов, махнул рукой. Да и нельзя было не улыбнуться при виде краснощекой и беззаботной Транквиллы.