Между тем таинственные уходы из жизни продолжались. Пока Картер проводил археологическое обследование усыпальницы, место раскопок навестил британский промышленник Джоэл Вул, а затем, возвратившись в Англию на судне, умер от лихорадки. Арчибальд Дуглас Рейд, рентгенолог, первым разрезавший бинты на мумии, чтобы подвергнуть тело обследованию, испытал приступы необъяснимой слабости и умер по прибытии в Англию.
К 1929 году преждевременно скончались 22 человека, так или иначе вовлеченные в дело поиска могилы Тутанхамона. 13 из них принимали непосредственное участие в открытии захоронения. Среди них профессора Уинлок и Фоукрат, археологи Гарри Девис, Ханкнесс и Дуглас Дерри, ассистенты Астор и Каллендер. Жена лорда Карнарвона, леди Альмина, умерла в 1929-м, официально — «в результате укуса насекомого». Секретарь Картера Ричард Бетелл скончался в том же году. Обстоятельства его смерти самые странные в этой зловещей череде. Однажды утром Бетелл был найден в постели, смерть наступила от сердечного приступа. Когда его отец, 87-летний лорд Уэстбери, узнал о смерти сына, он выбросился с седьмого этажа лондонского дома. По дороге на кладбище катафалк задавил маленького мальчика…
СМЕРТЬ РАСКРОЕТ СВОИ КРЫЛА НАД КАЖДЫМ, КТО НАРУШИТ ПОКОЙ ФАРАОНА… Что же означает это проклятие? Может ли человек, пусть божественного происхождения, оказывать воздействие на жизни стольких людей, прервав их разом? Может, жители Древнего Египта владели тайнами, которые мы утратили, забыли? Были ли то какие-то яды или вирусы, сохранявшие зловещую силу на протяжении тысячелетий, с помощью которых считавшие себя бессмертными фараоны охраняли себя от посягательств на свои тела и на свои сокровища в течение многих веков? А может быть, это было смертельное излучение редких элементов или металлов, о которых знали эти полубоги и умели с их помощью защищать свои усыпальницы?
Или же это цепь поразительных, чудовищных совпадений?!
7. Самоубийство во имя науки
10 марта 1971 года, среда. Археологические работы в Саккаре, в 30 километрах к югу от Каира, подходили к концу. Около двух часов рабочие, серые от пыли пустыни, в очередной раз опустили свои ивовые корзинки глубоко в грунт: с семи утра на поверхность поднимали с глубин песок, камни и пыль. Нелегкая, но хорошо оплачиваемая работенка. А где еще можно заработать на краю Ливийской пустыни?
Поселок Саккара стал привлекать археологов с 1935 года, когда здесь обнаружили кладбище — древний Город Мертвых Мемфис, семи километров длиной и полутора — шириной. А рядом, 5000-летняя пирамида царя Джосера, самая древняя из гигантских построек мира.
Уолтер Брайан Эмери, англичанин, профессор археологии и руководитель раскопок, стоял на краю разработок и держал в руках статуэтку Осириса 20-сантиметровой высоты, всматриваясь в ее детали, а потом отправился в поселок вместе с ассистентом-египтянином. У копателей, рабочих, нанятых для раскопок в Саккаре, одноэтажный домишко с офисом и душем, но из археологов там не жил никто. Али аль-Кули, как подкошенный, повалился на кушетку, изнемогая от жары, а Эмери пошел в душ. А дальше произошло вот что:
«Я сидел на кушетке, как вдруг из душа послышался стон. Я посмотрел через прозрачную дверь душевой и увидел, что Эмери стоит в бассейне. „Вам дурно?“ — спросил я, но профессор не ответил. Он был будто парализован. Я схватил его за плечи и усадил на кушетку. Потом бросился к телефону».
Неотложка отвезла Эмери в каирский госпиталь. Диагноз — паралич правой стороны тела. Говорить он не мог. Мери, его жена, сопровождавшая его повсюду, провела возле него всю ночь. На следующий день, в четверг, 11 марта 1971 года, он умер. «Аль-Ахрам», вышедшая в пятницу, написало: «Это странное происшествие наводит нас на мысль, что проклятие фараонов вновь возродилось».
Сам Эмери, о котором местные говорили, что он больше египтянин, чем англичанин, никогда не верил в проклятие фараонов. Нет, он знал об этом, но когда журналисты просили его прокомментировать это, всегда отказывался. Аль-Кули утверждал, что профессор охотно говорил о чем угодно, только не о проклятии.
Археологии он никогда не учился, а был морским инженером, но в 1921 году попал под влияние одного ученого и зачастил с ним в Луксор, а начиная с 1926 года раскопал дюжину могил, среди которых самая известная могила визиря XVIII династии Рамоса. Спустя три года, в 1929-м, переместился в Нубию, где ждали спасения многие монументы, которым угрожало затопление Асуанским водохранилищем.
Директором саккарских раскопок он стал в 1935 году. Первой его работой здесь была расчистка огромного кладбища 1 династии. Он потратил на это многие годы — до начала второй мировой войны, в которой принимал участие.
После войны стал профессором Лондонского университета и вскоре начал заниматься работой, ставшей делом всей его жизни, как он говорил, — а именно поисками могилы Имхотепа. Он был, по мнению Эмери, очень интересной личностью: первым доктором, возникшим «из небытия древности», жил в эпоху первых фараонов и обладал такими знаниями, что люди называли его богом врачевания. Он был еще и архитектором, и советником Джосера, визирем и начальником общественных работ царя Верхнего и Нижнего Египта. Именно он построил пирамиду Джосера и приложил руку к изобретению письменности и календаря. Короче, это был гений.
Поскольку захоронение Имхотепа так до сих пор и не было найдено, предполагалось, что его и не грабили. Считали также, что Имхотеп — еще при жизни — построил сам себе усыпальницу, причем не менее пышную, чем для Джосера. Эмери предполагал, что открытие его могилы станет таким же важным событием для понимания истории Древнего Царства, как находка усыпальницы Тутанхамона — для Царства Нового. Но где в этой пустыне начинать копать?
Первые удары лопаты, первые кучи песка дали понять, что вся долина буквально нашпигована артефактами ранних династий. Большинство сооружений уцелели, поскольку в эпоху Птолемеев между монументами были навалены груды камней. Такое «мощение» спасло эти земли от новой застройки. Профессор Эмери писал: «Веря в то, что захоронение Имхотепа должно быть где-то возле архаического некрополя, я решил, что бычки и ибисы только подтверждают мою догадку и должны быть связаны с ним. Тем более что состояние почвы наводит на мысль, что в птолемеевские и римские времена это место являлось объектом паломничества».
Эмери лихорадочно работал. 10 декабря 1964 года он вскрыл могилу II династии на десятиметровой глубине. Перед ним открылся разветвленный лабиринт с бесчисленными мумифицированными ибисами. Статуя времен Птолемеев подсказывала профессору, что он на верном пути: на ее пьедестале он прочитал перечень празднеств, устраиваемых в честь бога врачевания. (Один из таких праздников выпал как раз на день смерти Эмери!..) Эмери не сомневался, что «сел на хвост» Имхотепу, но не знал, сколько времени уйдет на его открытия — дни или годы. «Он был уверен, что скоро найдет могилу», — вспоминает аль-Кули.
Археологи, подобно Ариадне в критском лабиринте Миноса, обвязывались веревками, чтобы была гарантия когда-нибудь выбраться на поверхность. Были сделаны схемы ходов, обследованные участки опечатаны. Но после месяцев изнурительных работ Эмери был вынужден признать, что ни один из проходов не ведет к усыпальнице Имхотепа.
Он был разочарован, но не пал духом. Ведь это еще не означает, что лабиринт вовсе не связан с усыпальницей. Наоборот! Она так гениально упрятана, что систематические раскопки тут не помогут!
И Эмери принялся копать с другой стороны. Но — увы. Величайший триумф, возможный в его жизни, открытие могилы Имхотепа, так и обошел его стороной.
Ф. Ванденберг проследил жизненный путь многих археологов. И пытался найти какие-то параллели в том, как они жили и умерли. Так вот, у них было мало общего в жизни, за исключением страсти к работе. Но имелось и некоторое число знаменательных совпадений. Без сомнения, археологов трудно подогнать под одну гребенку. Но существовала одна любопытная вещь, которую он обнаружил в процессе работы над книгой. Дело не в различных теориях, которых они придерживались, а в характерах и личных качествах. Некоторые немецкие археологи вообще отрицали проклятие фараонов как нонсенс, а другие упорно отказывались даже ступать на порог усыпальниц. Когда спросили мюнхенского ученого, чего он боится, он ответил, как дельфийский оракул, — богов.