С этого дня Яков Борисович Зельдович и Юлий Борисович Харитон уже не могли "раствориться" во времени, они оказались на виду. Естественно, что оба были привлечены к "Атомному проекту": оба оказались на "Объекте" и уже вместе шли к созданию атомного и термоядерного оружия.
Впрочем, весьма странно, что именно таким оказался путь Харитона! Вдумчивого исследователя не может не поражать странность" этой судьбы: казалось бы, все было против того, чтобы Юлий Борисович стал носителем высших государственных тайн в СССР - по крайней мере, нас всегда учили, что люди с таким происхождением и такими родственниками, как у Харитона, в лучшем случае работали дворниками, но в подавляющем большинстве вкалывали на Колыме или Крайнем Севере. Судите сами, свидетельствует Главный конструктор А. А. Бриш:
"С раннего детства маленький Юлий был лишен постоянного общения с матерью. Она, будучи актрисой Московского художественного театра, встречалась с мужем и сыном только в летнее время на даче под Петербургом. Когда Юлию минуло шесть лет, мать уехала в Германию и обратно не вернулась… Отец в 1922 году был выслан из России с группой идеологически чуждой интеллигенции, поселился в Риге, и Юлий Борисович с ним больше не встречался. В 1940 году, после присоединения прибалтийских республик к СССР, отец Ю.Б. был арестован и погиб в заключении…
Во время войны с Германией сестра Ю.Б. Лидия Борисовна, жившая в Харькове, оказалась на оккупированной территории и чудом осталась жива, потеряв сына, сестре Анне Борисовне пришлось пережить тяготы блокадного Ленинграда, а мать жены погибла в еврейском гетто в Риге…"
Известно, что "Личное дело Харитона Ю.Б." всегда было под рукой у Берии, он хранил его в личном сейфе. И Юлий Борисович об этом знал…
Мне посчастливилось встречаться с академиком Харитоном в Москве и в Арзамасе-16, бывать на научных конференциях, где он выступал. Несколько раз я писал о нем, брал у него интервью, но долгие годы (даже десятилетия!) не удавалось рассказать о главном в его жизни - о работе над ядерным оружием. И только в 1988 году в очерке в "Правде" (помог авторитет газеты) я написал о первой атомной бомбе и о впечатлениях самого Ю.Б. Харитона о том испытании. "Прорыв" был сделан, и теперь уже "вето" с Харитона было снято… Удалось побывать в Арзамасе-16, встречаться там с Научным руководителем Ядерного центра, провожать его в "Почетные научные руководители , отмечать юбилеи… Помню одно свое ощущение: создалось впечатление, что академик Харитон вечен. Так же, как и его старшая сестра Анна Борисовна, которая хлопотала по дому и к которой сразу же возникала какая-то нежная привязанность. Но вдруг неожиданно ушла она, а вскоре и сам Юлий Борисович.
Проститься с ним в Академию наук никто из руководителей страны и правительства не приехал…
К счастью, о человеке остаются воспоминания. Иногда они быстро стираются из памяти, но если уходит великий человек, то остаются навсегда. И обязательно хочется передать их потомкам, чтобы знали о фундаменте, на котором строится их жизнь.
Воспоминаниями о Ю.Б. Харитоне охотно делятся все, кто хоть однажды сталкивался с ним, а тем более, кто с ним работал. Я выбирал те фрагменты, которые дополняли уже сложившийся образ ученого и которые были для меня внове. Надеюсь, для читателя тоже…
Первое слово Льву Дмитриевичу Рябеву, который работал в Арзамасе-16, потом в ЦК КПСС, Совете Министров, в Министерстве среднего машиностроения, в Минатоме. Он был у Харитона в подчинении, потом стал его "начальством" (хотя какое у ученого может быть начальство!), но всегда был соратником. Лев Дмитриевич не любит рассказывать о себе, о своей работе, не очень жалует журналистов - работа у него всегда была сверхсекретной, но для Ю.Б. Харитона он не мог не сделать исключения. Он вспоминает:
"Мне повезло. Буквально с первых шагов работы во ВНИИЭФ с 1957 года в отделе А.С. Козырева мне довелось участвовать в исследованиях, которые имели высокий гриф секретности (особая важность). Тема называлась: "Обжатие малых масс дейтериево-тритиевой смеси с помощью взрывчатых веществ". Ход работ по теме часто обсуждался в узком кругу у Ю.Б. с участием Я.Б. Зельдовича, А.Д. Сахарова, Е.А. Негина и других руководителей института. Вскоре я убедился, что такого типа встречи-совещания были одним из элементов стиля работы руководства: не было "стены" во взаимоотношениях маститых ученых и молодых исследователей. С тех пор на протяжении почти сорока лет я имел счастье сотрудничать с Юлием Борисовичем.
Главная его заслуга, может быть, состояла не в том, что он лично сделал в науке (об этом - особый разговор), а в том, что он сумел создать атмосферу научного поиска, творчества, высочайшей ответственности…
В 1978 году, когда я покидал объект, Ю.Б. пригласил меня к себе домой. Мы были вдвоем, на столе стоял джин. Выпили по рюмочке на прощание. Он подарил мне на память свою довоенную статью по расчету центрифуг. Обсудили вопросы нашего взаимодействия на будущее. Ю.Б. напоследок сказал: "Теперь чаще будете посещать театры".
И в ЦК, и в министерстве, и в Совмине наши связи не ослабевали. Когда Ю.Б. бывал в Москве, он находил время для встреч. При встречах мы практически не говорили о политике. Лишь раз, когда речь зашла об А.Д. Сахарове, Ю.Б. бросил фразу, что А.Д. - нестандартный человек. Иногда он рассказывал о своих путешествиях по Енисею, Сахалину и другим местам, которые он очень любил. Но это было редко. В основном - работа, работа, работа…
Чернобыль учит, что ученые, которые заняты созданием сложной техники, должны обладать не только глубокими познаниями, свежим и ясным умом, но и особыми человеческими качествами, чтобы новая техника несла людям прогресс, а не беду.
Академик Д.С. Лихачев как-то говорил, что без нравственности нет современной науки. Юлий Борисович этого не говорил, он так жил.
Радий Иванович Илькаев работает во ВНИИЭФ с 1961 года. Прошел все ступеньки служебной карьеры, еще при жизни Ю.Б. Харитона стал директором института. Без согласия Почетного научного руководителя это было бы невозможно. Уже сам факт этого говорит о многом. Р.И. Илькаев вспоминает:
"В середине 60-х, после того, как из института из трех гигантов двое (А.Д. Сахаров и Я.Б. Зельдович) уехали в Москву, в институте остался один - Ю.Б. Харитон и более молодая генерация специалистов. Сам факт ухода выдающихся ученых можно было воспринимать по-разному. Некоторые могли считать, что для гигантов не осталось крупных задач, другие могли думать, что академики, достигшие впечатляющих результатов в оборонной тематике, хотели сделать работы такого же масштаба в фундаментальной физике.
А что же в такой ситуации сделал Ю.Б. Харитон? Он продолжал упорно, настойчиво работать. Невозможно себе представить Юлия Борисовича, ушедшего из института в другое место. Это был бы нонсенс. Потому что в его сознании и сознании всех научных лидеров институт и Ю.Б. Харитон неразделимы…
Очень интересен был Ю.Б. при рассмотрении конкретных вопросов, связанных с основной деятельностью института. Я помню случай, когда мы передавали на вооружение один из разработанных термоядерных зарядов. Практически все документы были готовы, небольшие изменения в конструкции обоснованы, отчеты написаны. Но когда отчет принесли на утверждение Ю.Б., он все-таки нашел, что в одном месте конструктора заменили материал на очень близкий, но обоснования замены не было. Нас всех тогда очень удивило, с какой тщательностью он работал. Он заметил оплошность, которую просмотрели, по крайней мере, с десяток специалистов, занимавшихся этим делом не один месяц".
Бытует представление, что жизнь в "закрытом городе Харитона" была чуть ли не безоблачной, особенно после того, как была создана и испытана первая атомная бомба. Даже появилась шутка: "Будете жить при коммунизме в окружении социализма". Но это был взгляд со стороны.