Марафон был... просто грубый. Когда Рафаэль объявил темы, я сразу почувствовала, что всю эту лабуду он устроил исключительно из-за меня и Вивиан. Итак, темы: «Пустота», «Саморазрушение» и «Страх». А потом он подлил масла в огонь и попросил нас подумать еще и о «Маме». Как всегда, говорили по очереди. Я так рада, что я не Ванесса, она оказалась первой. Перед ней выступала только Карлотта, потому что воспитателям тоже пришлось принимать участие в устроенном Рафаэлем промывании мозгов. Карлотта даже расплакалась и начала упрекать нас, зеннингерш, в том, что мы ее ни во что не ставим и не испытываем к ней никакой благодарности, хотя она так много работает. Как-то глупо. Почему мы посто-
янно должны быть благодарны, как будто мы сами себе всё это устроили?! Рафаэль сразу же послал Ванессу за платками, чтобы Карлотта смогла осушить свои слезы. Мы, все зеннингерши, скорчили унылые физиономии и молчали. Что тут скажешь? В конце концов мы признали, что были неблагодарны, и Карлотта осталась вполне довольна. Потом Рафаэль посоветовал Карлотте разобраться, почему она принимает всё так близко к сердцу и испытывает постоянный стресс из- за работы. После этого Карлотта снова разревелась слезами и объяснила, что девочки из Зенни ей как дочери, потому что своих детей она иметь не может.
Мертвая тишина... Никто из присутствующих даже дышать не смел, никто даже ногу на ногу не закинул. Казалось, что ее слова задели всех. По крайней мере воспитателей, ну а девушки старались делать вид что они тронуты.
Только парни сидели со скучающим видом, как и раньше. Тут мне бросилось в глаза, что полоски на правом носке у Линуса такие же, как и на правом носке у Нико. Но у Линуса носок надет правильно, а вот у Нико на фоне белого ковра были хорошо видны нитки с изнаночной стороны. Левые носки у обоих оказались разными.
Потом мы все время обменивались взглядами с Мартином. Каждый раз, когда Рафаэль говорил
что-нибудь совершенно непонятное или цитировал Юнга или Фрейда, наши взгляды встречались, что означало: «Ха! Что ему надо?»
И все равно я пыталась проследить за тем, что говорят другие. Часто такие разговоры наталкивают меня на новые идеи, которые я могу потом вставить в собственные психологические речи.
После Вивиан мы сделали первый перерыв, пошли к кройтцвегерам и съели последние булочки. Ели все, кроме Виви, она уплетала мюсли, а мне удалось ее переплюнуть, потому что я не ела вообще ничего.
А потом... потом наступила моя очередь. Са-
моразрушение, пустота, страх... Я знала, что хочет услышать Рафаэль. Но конечно все получилось не так, как я планировала. Я призналась, что разрушаю свою жизнь тем, что много пью и не стараюсь добиться хороших результатов в школе. Потом призналась, что страшно страдаю от одиночества; если вдруг оказываюсь дома, то тут же включаю радио и телевизор и хватаюсь за телефон, чтобы не чувствовать пустоты, а напоследок еще и дала понять, что ужасно боюсь будущего и привязанностей.
А в ответ я услышала: «София, это все нам давно уже известно. Сейчас ты должна подумать, почему так происходит. Кроме того, пустота далеко не так безобидна, как ты говоришь. Ты стано- вишъся проституткой, позволяешь трахать себя кому попало, только чтобы заполнить свою пустоту. А если рядом с тобой никого нет, то ты тут же заболеваешь и начинаешь страдать. Это для того, чтобы о тебе заботились. Твои родители не обращали на тебя никакого внимания, а теперь ты хочешь их заставить наверстать упущенное. Но не надейся, из этого ничего не выйдет, никогда. А твоя боязнь привязанностей объясняется исключительно твоими страхами: вдруг, как только у тебя появятся серьезные отношения, тебя снова бросят?»
И я должна была это проглотить? Я «становлюсь проституткой»? Я «позволяю трахать себя кому попало»... И все из-за того, что на индивидуальной терапии я рассказала про Юлиуса и про то, как меня обидело его поведение.
Я была в шоке и не зн&ла, что делать. Тут Рафаэль сыграл нам кусок из «Летучего голландца» Вагнера. Карлотта и Луис подбавили жару, а Нор- берт, воспитатель мальчиков, который на групповых беседах всегда сидит рядом со мной, довольно сильно стукнул меня по плечу и заорал, что я не должна быть такой дурой. А потом, в качестве эпилога, Луис, тоже сидевший рядом со мной, должен был дать мне «десятку». Это значит, что по указанию Рафаэля Луис десять раз ударил меня по голове. Иногда это было довольно больно.
А потом я должна была сказать: «Спасибо, дорогой Луис!», на что ему положено ответить: «Пожалуйста, дорогая София!» Потом я получила еще одну «десятку», потому что глупо ухмылялась. Как я обрадовалась, когда и самому Луису пришлось изливать перед нами душу!