Максим Скворцов
Клаустрофобическая поэма.
"Зачем в твоих словах так много правды для людей?.."
Павел Кашин «Пламенный посланник»
«Всякий писатель - доносчик. А всякая литература - донос. Какой интерес писать книги, если при этом не плюёшь в лицо своим благодетелям?!»
Фредерик Бегбедер «99 франков»
«Зарекалась ворона говна не клевать...»
Русская народная поговорка
«Ты, Ваван, не ищи во всём символического значения, а то ведь найдёшь. На свою голову»
Виктор Пелевин «Generation “П”»
1.
Мои друзья решили снять меня с героина, хотя никто об этом их не просил. Надо полагать, что им до такой степени наскучил их образ жизни, что в целях профилактики собственных нервных расстройств они решили обратить внимание на меня. Естественно это делалось для того, чтобы обратить меня в свою веру и, в случае удачи, снова нарулить, таким образом, утраченную веру в себя.
Я давно уже наблюдал за ними и не раз замечал, что их, мягко говоря, тяготят те «важные» дела, которыми они считали нужным заниматься в тот период, чтобы впоследствии якобы начать заниматься делами ещё более важными, в просторечье – любимыми.
И я давно уже чётко знал, впрочем, как и имел наглость полагать, что я это знаю – где они оступились. И они это тоже знали, но предпочитали делать вид, что оступился-то как раз я, потому что настолько заблудились в самих себе, что гораздо проще казалось им расхлебать меня. В этой связи, прямо скажем, нет ничего удивительного в том, что у них ничего не вышло.
Нет, как ни странно, я-то как раз с героина слез (у меня была своя проблема, которую я-то как раз решил), да только вот мне это удалось на неделю раньше, чем они решили меня спасать, в чём я и поныне их не могу убедить. Да и на хуй надо? Пусть решают свои проблемы; благо у них их настолько немало, что в самую пору бросить всё к чёртовой матери и сосредоточиться на одном - на тренировке собственных задних проходов, ибо неподготовленной жопой таких проблем не пережевать...
И вообще, счастлив тот, у кого в душе сохранился огонь! С ним можно играть...
2.
Трудно что-либо сделать с собственной взрослостью. Даже если по-прежнему нету денег.
Так, например, из Чикаго приехала моя первая жена Мила. Я, оказывается, чего-то всё-таки ждал от встречи с ней, но когда встретились, забыл чего именно. Кроме прочего она радует меня тем, что в свои двадцать девять выглядит не старше двадцати двух, несмотря на наличие семилетней дочки. Как она живёт, я никак не могу взять в толк. За те шестнадцать лет, что я её знаю, она, по большому счёту, нисколько не изменилась. Разве что одеваться стала намного внимательней. А так такая же сумасшедшая, какой была в седьмом классе школы.
В чём-то мы стали друг друга понимать лучше. Да и бог бы с нашими, не скажу, чтоб сложными, отношениями. Просто когда мы с ней расставались в нашу первую встречу после её приезда, она спросила, пишу ли я сейчас что-нибудь. И я с запинкой сообщил ей название данного произведеньица, над которым думал накануне около двух часов: История Красивой Сказки, восстановленная мною на основе отрывочных фраз, произносимых ею на смертном одре, в перерывах между приступами удушья.
Честно говоря, я не помню, что она мне сказала в ответ, но в её абсолютно ненормальных, до боли знакомых глазах я увидел как всегда несколько неуверенное одобрение.
А когда я через пару дней воспроизвёл это название для Вани, он засмеялся довольно серьезно и сказал: «Интересно, а что к этому можно добавить?» Типа, риторический вопрос.
Ваня, наверное, в чём-то прав, но тем не менее я всё-таки что-то пишу. Сегодня, 14 августа 2001-го года. Вечер, 21.07.
Кстати сказать, не следует думать, что это второе «Псевдо». Это не так. А если вы так подумали, то для меня не новость, что все вы - убийцы.
3.
Зачастую бывает и так: некие два человека, некогда весьма тесно связанные друг с другом, по независящим, как обычно, ни от кого причинам на целую жизнь расстаются, а если и не расстаются, то начинают видеться изредка, казалось бы, навсегда утратив некогда очень близкие отношения.
И так они полу-в-курсе - полу-не-в-курсе друг друга бок о бок, но тем не менее порознь, проживают целую жизнь. При этом особенно важно, что всю эту целую жизнь у каждого из них очень близкие отношения с совершенно третьими, относительно них двоих, людьми, каковые отношения, натурально длятся целую жизнь, в отличие, опять же, от них двоих, когда отношения были близкими именно между ними. Но и этого мало. Дальше, разумеется, больше.
Проходит целая жизнь, и однажды, вроде бы ни с того ни с сего, при очередной ни к чему не обязывающей встрече, каковыми за столько лет оба привыкли эти встречи считать, вдруг снова происходит контакт. Иными словами, их на пару-тройку часов вновь замыкает именно друг на друге. И тут они чего уж только друг другу не говорят. Прямо-таки кто кого перепоёт в соловьином экстазе! Выясняется вдруг, что, мол, всю жизнь, да, эти двое были созданы друг для друга, и всё, что, мол, было позже – тоже, конечно, жизнь, но весьма относительная, и далее всё в таком духе.
И вот вопрос: как вы думаете, неужели же всё это правда?! Да конечно же нет!
И, как правило, следующим же супружеским утром это полностью подтверждается, и оба рады, что в пылу своей катарсической болтовни и в самом деле не наделали глупостей, которые могли бы стать уже натурально необратимыми.
И к чему всё это? Абсолютно бесмысленно. Но нет же! Ведь всё-таки время от времени лезут друг к другу, ходят порою в гости. Зачем тогда?
Сейчас же волнует следующее: этот вопрос «бессмыслен» или, вопреки логике стремящегося к экономии языка «бессмысленен»?
Удовольствие же мне доставляет то, что хоть буква «ю» в слове «следующее», конечно излишна (да, именно так!), я исключительно рад, что снова не ведаю ведать, что всё-таки в конечном счёте выйдет из под пера моего!
(К этому ли стремился я последние несколько лет, вследствие чего расстраивался, когда всё-таки не находил, или опять за действительное выдаваемо мною желамое? (Буква «е» в последнем слове тоже излишна.) Но это не сильно волнует. Ей-богу! Божусь на пидора...)
4.
Нас было четверо. Я выходил из лифта третьим – Вова же первым. Поэтому я сначала не понял к кому всё это относится. «Стоять! Руки за голову! Лицом к стене!», и несколько очень глухих, но чётких ударов по мягкому.
В следующий миг я увидел, что их двое: один, здоровенный и круглолицый, соответственно, Лось, наставил на нас недвусмысленный «Макаров», а другой злобный такой маленький Шакалёнок (скорее всего, тоже «торчок», как и мы) знай себе пиздит Вову, хотя и не валит с ног.
Не прошло и ещё секунды, как Лось свободной рукой выхватил ментовскУю «ксиву» и так же резко, как и «Стоять! Лицом к стене!» воспроизвёл её содержимое в режиме устной речи.
За всех говорить не буду, хотя, скорее всего, в такие минуты у всех всё похоже, но я совершенно от всего этого не охуел, душа тоже не ушла ни в какие там пятки, а также ничего не оборвалось у меня внутри. Когда я сложил руки у себя на затылке и встал лицом к распределительному щиту, в соответствии с пожеланиями Лося с Шакалёнком, я дословно подумал только одно: «Эко, блядь!..».
Чуть позже я и, надо полагать, Вова тоже, подумал следующее: «А ведь нас могло бы быть шестеро!» Действительно, чисто случайно мы решили, что вовина будущая жена Тотоша и вовин друг детства Филя (весьма талантливый человек, ставший со временем совершенным шизоидом, но на закате своей карьеры закончивший какую-то астрологическую школу) будут нас ждать на условленном флэте. «Проклятый колдун!, – подумал я ещё, – Как знал!»
Поэтому, как я вам не соврал, было нас в этой грёбаной передряге четверо: Вова, мой старый корешок; некто Л., вовина периодически-вечная поебовница; мальчик Максим, только что уволенный в запас сержант и бывший ученик Вовы по бас-гитаре, да я, вялая горемыка.