Но седьмого августа всё изменилось. Та самая Лена, которую я увидел, оказалась не той Леной, что рисовалась мне по росказням Маши, а настолько привлекательным существом, что о мотиве «сводничества» я забыл напрочь, хотя и был предупрежден о её присутствии, и она, надо полагать, тоже наслушалась рассказов о том, что, мол, придёт такой рыжий Макс и что он, мол, хороший.
Видимо, Господь, в которого, как выяснилось позже, очень веровала Лена, и впрямь решил чему-то нас с ней научить, ибо, мало того, что мы неплохо сблизились с ней на свадьбе, так мы ещё и опоздали на метро (я, конечно, вызвался ее провожать и, конечно, она не была против), в результате чего нам пришлось вернуться обратно, где мы были уложены спать, естественно, в разных комнатах (я, например, на кухне).
В середине ночи ко мне пришла Лена, у которой вообще долгое время были проблемы со сном, и я стал читать ей вслух «Золотой ключик» г-на Алексея Толстого.
Я почитал ей этот грёбаный «ключик», и ровно в 4.30 утра мы вместе ушли. Я проводил её до её подъезда. Метров за сто до него мы решили сходить вместе на выставку Матисса в Пушкинский музей. Уже у дверей, я сказал, что, мол, ах-ах, а как же мы пойдём, если у меня нет её телефона , и роман начался.
Впрочем, все несколько последних абзацев написаны лишь затем, чтобы объяснить, почему ранним утром 8-го августа 1993-го года я находился в том самом вышеупомянутом возбуждённом и приподнятом настроении.
Да и даже не затем, а затем, чтобы рассказать вам, что где-то в районе того самого места, где ко мне сегодня подошла Девочка с Фотоаппаратом, меня тогда, в девяносто третьем, посетила странная мысль.
Я подумал, какая классная девочка Лена! Я хочу её. Дай-ка я напишу о нас с ней красивую сказку. О том, как мы познакомились, и как всё у нас потом замечательно вышло. А потом, когда всё у нас действительно выйдет «по-настоящему», эту сказку я покажу ей, и оба мы посмеёмся...
Хочу повторить лейтмотив: я ни о чём не жалею. Решительно ни о чём. Возможно, потому у нас с Леной и получилась такая невнятная история, не обошедшаяся, кстати сказать, даже без бракосочетания и развода, что я всё-таки не написал загодя никакой сказки. Но я всё равно ни о чем не жалею. Ни о начале, ни о середине, ни о конце...
(Маленькое замечание. Только что мимо меня прошла светловолосая девушка в шортах и в тёмных очках. Когда мы смерили друг дружку вгзлядами, очки упали с неё, но я точно знаю, что это обычное совпадение, и я не имею к этому ни малейшего отношения.)
6.
ВЕРЕСКОВЫЙ МЁД
Из вереска напиток
забыт давным-давно.
А был он слаще мёда,
пьянее, чем вино.
В котлах его варили
и пили всей семьёй
малютки-медовары
в пещерах под землёй.
Пришел король шотландский,
безжалостный к врагам,
погнал он бедных пиктов
к скалистым берегам.
На вересковом поле,
на поле боевом,
лежал живой на мёртвом
и мёртвый на живом.
Лето в стране настало,
вереск опять цветёт,
но некому готовить
вересковый мёд.
В своих могилках тесных,
в горах родной земли
малютки-медовары
приют себе нашли.
Король по склону едет
над морем на коне,
а рядом реют чайки
с дорогой наравне.
Король глядит угрюмо:
"Опять в краю моём
цветет медвяный вереск,
а мёда мы не пьём!"
Но вот его вассалы
приметили двоих
последних медоваров,
оставшихся в живых.
Вышли они из-под камня,
щурясь на белый свет,
– старый горбатый карлик
и мальчик пятнадцати лет.
К берегу моря крутому
их привели на допрос,
но ни один из пленных
слова не произнёс.
Сидел король шотландский,
не шевелясь, в седле.
а маленькие люди
стояли на земле.
Гневно король промолвил:
«Пытка обоих ждет,
если не скажете, черти,
как вы готовили мёд!»
Сын и отец молчали,
стоя у края скалы.
Вереск звенел над ними,
в море - катились валы.
И вдруг голосок раздался:
«Слушай, шотландский король,
поговорить с тобою
с глазу на глаз позволь!
Старость боится смерти.
Жизнь я изменой куплю,
выдам заветную тайну!»
– карлик сказал королю.
Голос его воробьиный
резко и четко звучал:
«Тайну давно бы я выдал,
если бы сын не мешал!
Мальчику жизни не жалко,
гибель ему нипочём.
Мне продавать свою совесть
совестно будет при нём.
Пускай его крепко свяжут
и бросят в пучину вод,
а я научу шотландцев
готовить старинный мёд!»
Сильный шотландский воин
мальчика крепко связал
и бросил в открытое море
с прибрежных отвесных скал.
Волны над ним сомкнулись.
Замер последний крик...
И эхом ему ответил
с обрыва отец-старик:
«Правду сказал я, шотландцы,
от сына я ждал беды.
Не верил я в стойкость юных,
не бреющих бороды.
А мне костер не страшен.
Пускай со мной умрёт
моя святая тайна
– мой вересковый мёд!..
Роберт Луис Стивенсон.
(Перевод Самуила Маршака).
7.
На исходе седьмой недели довольно невнятных моральных страданий, связанных с освобождением от героиновой зависимости, я снова пришёл к моей несчастной матери и сказал: «Мама, я не могу больше! Помоги мне лечь в больницу. У меня больше нет сил...»
Я действительно устал жрать в оптовых количествах «Сонапакс», спать по семнадцать часов в сутки, принимать на ночь по пять колес «Феназепама» и читать какую-то околесицу про гномов и гоблинов, ибо ничего другого я вообще тогда не воспринимал.
Это была уже вторая больница за последние четыре месяца. 1-я была 19-ой. «Наркологичкой» в районе Текстилей. Там, кстати, было очень весело. Примерно по трём причинам.