Я ненавижу лишь 90 % человечества потому, что они балласт, а дрессировке не поддаются. И тут не имеют никакого значения ни национальность, ни формальная принадлежность к трём мировым религиям.
Это война религии обывателей и религии Героев, творческих людей, великанов Духа. Это война 90-та% и 10-ти. Это война количественного меньшинства с большинством. Но несомненный качественный перевес на стороне меньшинства!
Если у Буша ещё сохранились в мозгу остатки здравого смысла (а способен ли он вообще умножать дважды два — вот в чём вопрос!), он не начнёт войну, ибо обязательно её проиграет, потому что он ставленник мировых обывателей.
Это ж ясно как божий день! 286-й IBM ни в чём не может соперничать с 4-м «Пентиумом». Дохлый номер! И даже если этих 286-х будет тысяча на один «Пень» — они всё равно проиграют, потому что изначально не хватает мозгов. Нужен upgrade. Вот и всё.
А лучше и вовсе выкинуть 286-й на свалку и приобрести более «продвинутую» модель. Кстати, дешевле обойдётся. А это ведь так важно для обывателей…
15
После того, как 10 февраля 1999-го года я вышел из «депрессивного» отделения НИИ Психиатрии при больнице имени Ганнушкина, мне на целых полгода стало абсолютно всё похую. Даже оный хуй я дрочил не чаще одного раза в неделю. Я уж не говорю о полном тогдашнем своём безразличии к музыке, литературе, искусству, а тем более — к банальному заработку.
Что же до творчества, то после «дурки» мне стало казаться, что любая умственная деятельность, равно как и душевная — это безмазовый инфантилизм и ничего более.
Вдохновение, если так можно назвать мои редкие посиделки с синтезатором «KORG», посещало меня только если удавалось как следует закинуться «Циклодолом». Оптимальной дозой для меня было 5–6 колёс за раз, но иногда я позволял себе и 8 и 10. Никаких «глюков» у меня от «циклы» не случалось ни разу, что, вероятно, странно, но факт.
По крайней мере, никакие ящики у меня из живота не выдвигались, что, в свою очередь, если верить Ване, происходило с ним в период его бурной юности от 3–4 таблеток. Надо полагать, он решил тогда, что он письменный стол. (Весьма похоже на правду. На весьма лестную правду).
И так я примерно 2–3 раза в неделю жрал «циклу», пока она не кончилась, да и слава богу. Кстати, под «циклой», если кто не знает, охуительно прикольно срать или дрочить. Так странно начинаешь всё чувствовать! Как будто даже не сам дрочишь, а тебе дрочат. И срёшь тоже как будто не ты. Ну да не суть.
Помимо всего прочего, мне очень не нравилось выходить зачем бы то ни было из дома, ибо даже от 5-10-минутной ходьбы я очень уставал и начинал желать лишь одного — принять «Сонапакс» и прилечь.
Ещё меня очень раздражал мой дом. В то время Катя Живова переехала жить к папе, и мы стали соседями. До её нового места жительства как раз было пять минут ходу. И я к ней стал частенько, прямо скажем, ежевечерне, приползать. В процессе этих визитов выяснилось, что граница между говном моей квартиры и раем её пролегает ровно по бывшей улице Качалова. Именно перед церковью Большого (будто бывает малое!) Вознесения, где, как многие считают, венчались литератор Пушкин и г-жа Гончарова, меня отпускала депрессуха. Соответственно, когда я шёл в обратном направлении, то сразу после Вознесения, прямо перед особняком Рябушинского (последний земное обиталище Алексея Пешкова), всё говно наваливалось на меня с новой силой. Когда же я добредал до своего подъезда, мне и вовсе становилось так худо, будто я и не был ни у какой Кати.
Таким образом, как я уже сказал, мне всё было по хуям, но никакого зла ни на кого конкретно я не держал ((1-c) Я — бог не потому, что я всё могу, а потому что такой же хороший гусь в человеческом плане) и потому понимал, что надо бы устроиться на любую работу, и там тихо затухнуть, чтобы в конце концов незаметно для себя самого умереть. Да и почему, собственно, моя мама должна меня кормить, спрашивается!
Однако работа наруливалась как-то оченно вяло. В первую очередь, конечно же потому, что вялым был я сам. Поэтому-то, когда мама сказала, что наш родственник Женя Шпаков, замглавного в «Независимой газете», готов взять меня на работу в качестве корреспондента в отдел информации за 100 $ в месяц, я сразу же согласился. Опять же потому, что всё было похую.
И вот где-то в середине марта злополучного 99-го года я принёс документы в отдел кадров «Независьки», написал заявление и отдал его злобной сухонькой и, конечно же, молодящейся старушонке. Она прочитала его и к моему ужасу сказала, что я могу немедленно приступать к работе, для чего надо пройти в комнату 307, соответственно, на третьем этаже.