Последние слова Дементьев произнес так искренне, что майор посмотрел на него с жалостью и подумал, что перед ним сидит честный, в честности своей ожесточенный фронтовой офицер, бояться которого не следует, а помочь — нужно.
— Как с вами связаться? — спросил майор.
— Если я не устроюсь жить подешевле, чем в отеле, мы будем вместе каждую ночь, — ответил Дементьев… — Если же я перейду на частную квартиру, я через два-три дня загляну к вам вечерком. Можно?
— Конечно.
— Спасибо.
После завтрака Дементьев расплатился за двоих.
— Сегодня — я. Пока я бродил по болотам, у меня не было расходов и появились сбережения.
Майор засмеялся:
— Предпочитаю сбережения без блуждания по болотам.
Они дружески простились, и Дементьев пошел в город.
Прежде всего нужно сходить в комендатуру — получить отметку на удостоверении, о которой говорил фельдфебель. Да, порядок есть порядок. Господа немцы больше всего не терпят, когда нарушается порядок… Идти в комендатуру Дементьев не боялся. Ведь он предъявит там абсолютно подлинное удостоверение офицера восьмой дивизии. Оно было отобрано из целой груды документов убитых и взятых в плен гитлеровцев после того самого боя, о котором Дементьев только что рассказывал майору Занделю. У офицера, которому оно принадлежало, оказались еще письма и другие документы, позволявшие знать о нем то, что крайне важно было для его двойника — Дементьева. На удостоверении теперь только фотокарточка была не подлинная, но, по случайности, у гитлеровца и Дементьева оказалось и некоторое внешнее сходство. Это тоже было немаловажным обстоятельством. О своем «предшественнике» Дементьев знал многое, он даже научился писать его почерком…
Словом, Дементьев вошел в комендатуру без тени опасения. Офицер комендатуры, ставивший отметки, взял у Дементьева удостоверение, заглянул в него, сделал запись в гроссбухе, поставил штамп в виде маленького треугольника и вернул удостоверение.
— Каким отделом штаба вызваны? — спросил он, снова пододвигая к себе гроссбух.
— Я приехал за назначением!
— А-а! Тогда предъявите карточку открепления с прежней должности.
— У меня ее нет! — подавляя тревогу, раздраженно произнес Дементьев.
— Как это нет? — Глаза у офицера округлились: от столкнулся с самым недопустимым — с нарушением порядка.
— Вот так — нет, и все! Вы слышали, надеюсь, о трагедии восьмой дивизии? Или, может, вас какая-то карточка волнует больше гибели целой дивизии фюрера?
Офицера это не смутило.
— Мне известна эта трагедия… но порядок есть порядок…
— Скажите, кто должен был подписать эту карточку?
— Начальник штаба.
— Он убит.
— Тогда — его заместитель.
— Убит. Еще кто?
Офицер задумался и потом сказал:
— Хорошо. Я запишу так: карточка открепления не получена в связи с особыми причинами. И в скобках помечу — восьмая дивизия.
— Пишите, как хотите, — насмешливо обронил Дементьев. — До свидания…
Дементьев вышел на улицу. Ф-фу! Ну и бюрократы же!… Он рассмеялся от мысли, что возмущается бюрократизмом немцев.
5
В зале почтамта было многолюдно. «Молодец, — подумал Дементьев о хозяине явки. — Знает, где устраивать встречу».
Дементьев пришел сюда за час до назначенного времени: хотел посмотреть, как Павел Арвидович будет вести себя, ожидая встречи. А главное, Дементьев все-таки опасался провокации. На улице ничего подозрительного он не заметил. Всевидящим взглядом разведчика он обшарил весь зал почтамта. Ничего похожего на то, что готовится засада, он не обнаружил и здесь. За столом, где писали телеграммы, Дементьев выбрал место, откуда ему открывался почти весь зал почтамта и выход на улицу. Купив бумагу и конверт, он, подолгу обдумывая каждую фразу, начал писать письмо в Берлин, дорогой и любимой своей жене Лизетте. Самое удивительное было то, что, если бы кто-нибудь решил выяснить, существует ли в Берлине, по адресу Александрплац, 4, квартира 15, такая Лизетта, он ее там обнаружил бы. Больше того, она сказала бы, что уже давно ждет письма от своего мужа, Пауля Рюкерта. Дементьев и весь аппарат оперативного отдела во главе с полковником Довгалевым, разрабатывая операцию, подумали о многом…
Павла Арвидовича Дементьев узнал сразу и немножко этому огорчился: уж очень было заметно, что старик явился сюда на свидание. Дементьев решил подождать. Пусть старик немного освоится и перестанет вертеть головой во все стороны.
Павел Арвидович сделал круг по залу и остановился около киоска, где все время толпились люди. «Вот это правильно!» — мысленно похвалил старика Дементьев.
Спрятав недописанное письмо в карман, Дементьев встал и подошел к киоску. Старик скользнул по нему настороженным взглядом, но, видимо, ночного гостя не узнал. Купив несколько газет и журнал «Сигнал», Дементьев пристально посмотрел на старика:
— Позвольте, вы, кажется, хозяин квартиры, где живет военный врач Нельке? Я не ошибаюсь?
— Да, это я, — дрогнувшим голосом ответил старик.
— Ну, как он там? Жив, здоров? Он сейчас дома? — Дементьев спрашивал громко, чтобы все слышали, о чем он говорит. — Вы идете домой? Идемте, я хочу повидать вашего жильца.
Не давая старику опомниться, Дементьев взял его под руку, и они вышли из почтамта.
— Налево, за углом, — кафе «Луна», — тихо сказал старик. — Заходите туда через десять минут.
— Хорошо, — так же тихо произнес Дементьев и пошел вперед.
Он проследовал мимо кафе, о котором сказал старик, дошел до перекрестка, постоял там и направился обратно.
В кафе было пусто. Дементьев снова огорчился неопытностью хозяина явки. Ну почему в пустом кафе немецкий офицер должен подсаживаться к столику, занятому старой штатской крысой? На это сразу могут обратить внимание. Но делать было нечего. Дементьев быстро подошел к столу, за которым сидел Павел Арвидович:
— Можно за ваш столик?
— Пожалуйста…
Когда Дементьев сел и взял меню, старик тихо сказал:
— Не беспокойтесь, это место надежное. Хозяин кафе — наш человек… Так вот. Моя квартира сейчас для вас не пригодна. Я вынужден был взять на постой офицера. В домах, которые поблизости от штаба, они живут почти в каждой квартире. Учтите.
— Кто ваш жилец?
— Гестапо. А кем он там, черт их знает… Весьма строгий господин. Уходит рано, приходит поздно. И больше я о нем ничего не знаю.
— Так, ясно. А что поделываете вы?
— Ничего. Связи нет уже третий месяц.
— Есть что-нибудь важное?
— Да. Они начинают эвакуировать войска морем.
— Это нам известно. Еще что?
— Усилились аресты.
— Знаем.
Павел Арвидович замолчал, рассматривая свои положенные на стол старческие, жилистые руки.
— Не огорчайтесь, Павел Арвидович. Я знаю, какую пользу вы принесли нашей армии. Спасибо вам. Мне вы не нужны. Я приду к вам только за тем, чтобы взять рацию. Она цела?
— Конечно!… Появились бы вы месяцем раньше, — виновато заговорил старик, — как хорошо можно было все устроить! Я бы сдал вам комнату — и шито-крыто.
— Нет, все равно этого сделать было нельзя. У меня совсем другой план. Прошу вас об одном — приготовьте рацию. Я зайду к вам под предлогом поиска комнаты… До свидания, Павел Арвидович.
6
Город жил странной жизнью. С утра до вечера улицы были заполнены военными. В этой серо-зеленой толпе редко-редко мелькнет пятно штатского костюма. Военные всюду — в магазинах, кафе, ресторанах, гостиницах, в трамваях. Но что бы ни делали эти военные, в их поведении и даже в их облике чувствовалось напряжение и тревога. Ведь все эти люди в шинелях, плащах, кожаных регланах всегда помнили, что они окружены. А последнее время они уже знали, что война докатилась до стен их столицы и что отсюда у них только одна дорога жизни, дорога домой, на родину — через морские ворота города. И только воинская дисциплина, которой они подчинялись почти религиозно, удерживала их от того, чтобы не броситься в порт захватывать места на морских транспортах. Каждый вечер в ресторанах, а то и на улице среди военных вскипали истерические скандалы. То они возникали из-за того, что кто-то неуважительно выразился о фюрере, а то, наоборот, из-за того, что кто-то кому-то надоел ссылками и упованиями на божественный гений Гитлера… Именно на это состояние гитлеровцев при разработке операции Дементьева делалась большая ставка. Как выразился майор Зандель, паника порождает беспорядок.