Эти дабу действовали не день, не два, неделю или месяц, а два долгих года. Нарушение каралось скорее символическим наказанием. Однако если бы я ослушался всерьез, то предназначавшиеся мне подарки — от мужчин игрушечные копья, бумеранги и лодки, а от женщин перьевые браслеты — могли попасть в руки других мальчиков.
Приходилось подчиняться. Я выполнял все требования: прежде чем открыть рот, раздумывал, можно ли обратиться к этому человеку; не замечал сестер, свойственниц, теток и отказывался от жирной пищи, которую так любил.
Целых два года я ждал скромных подарков, с честью выдержал испытание на самообладание и сдержанность и теперь горжусь этим. Мне кажется, благодаря ему я стал лучше. Возможно, именно из-за запрета общаться с людьми аборигены неразговорчивы. Человек, обреченный в течение двух лет хранить почти полное молчание, редко становится болтливым.
Я знаю племена, которые от подобных запретов только выиграли бы.
Это относится вовсе не только к людям с черной кожей!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Не все мое детство было столь мрачным.
Я проходил инициацию и был «отпет» в самом восприимчивом возрасте и никогда не забуду ни одного эпизода, относящегося к тем событиям. Именно потому, что они так свежи в моей памяти, я написал о них прежде всего. Но я ясно помню и другие события моей юности.
Сейчас я стал цивилизованным человеком. Умею читать, писать, говорю по-английски, как на родном языке, хотя овладел им довольно поздно.
Мне предоставлено право гражданства. В миссии на реке Ропер я познакомился с христианской религией и был крещен в англиканской церкви. Получил несколько профессий: водителя санитарной машины, механика, санитара, фельдшера. Я сплю на кровати, ем ножом и вилкой, ношу платье и регулярно моюсь.
И все же я не утратил унаследованные от предков инстинкты.
В субботу я с женой и шестью дочерьми отправляюсь ловить рыбу или охотиться на Буффало-Крик, в Казуариновый залив, Ли Пойнт или в другое подходящее место около Дарвина. Проработав, как все европейцы, целую неделю, в субботу я с удовольствием сбрасываю с себя оковы цивилизации. С копьем и бумерангом наготове крадусь по лесу, а вся семья следует за мной, неся утварь для привала и воду.
Из-за отсутствия тренировки я, конечно, не так точно, как раньше, попадаю копьем в цель, но иногда мне все же удается убить валлаби, забывшего об основном законе леса — осторожности. Ну а если промахнусь, то теперь это уже не беда: денег я зарабатываю достаточно, чтобы прокормить семью. Наши вылазки напоминают прогулки, точно так же отдыхают на охоте и ловле рыбы белые.
И все же… все же для меня это не просто прогулка.
На охоте я встречаюсь со своим прошлым.
Счастливее всего я чувствую себя, когда, отрешившись от окружающей цивилизации, забыв о настоящем и будущем и без труда перенесясь в прошлое, сбросив с себя почти все одежды, выхожу на охоту и пускаю в ход всю врожденную ловкость и умение выслеживать животное, которые не смогла истребить в нас современная культура.
В эти часы я ощущаю свою близость к далеким предкам, жившим по законам, которые они завещали моим пра-прародителям, опасаюсь того же, чего опасались они, верю в тех же духов, испытываю такой же страх.
Да, страх… В лесу, в десяти милях от Дарвина, я инстинктивно все время настороже, так же как когда-то в Арнемленде, где охота служила мне источником жизни.
Чего, казалось бы, мне бояться, зачем быть начеку, если пищу я добываю теперь иным путем, а близкий город вытеснил злых духов?
И тем не менее, продвигаясь вперед, я все время останавливаюсь и прислушиваюсь, а при малейшем колебании куста или травы, не вызванном ветром, застываю на месте, как тотемный столб. Каждые несколько шагов я оглядываюсь, не следует ли кто за мной. Если затрещит ветка, я не сразу решаюсь идти дальше и на несколько минут застываю на месте.
Я далеко обхожу пещеры и небольшие участки зарослей, где может таиться засада.
За все годы охоты я ни разу не встречал в лесу ничего страшного… но знаю: что-то или кто-то там есть. Надо постоянно быть начеку, опасаясь… А вот чего?
Кто же все-таки может внушить мне такой страх?
Возможно, это пигмеи — крошечные люди, живущие в горах к северу от реки Ропер. Мои сородичи видели их не раз и называют бурджинджинами[16].
О бурджинджинах я впервые узнал в том возрасте, когда белого ребенка ночью пугают букой. Дети, особенно девочки, часто потом всю жизнь боятся темноты.
16
В существование народа карликов, или пигмеев, верят аборигены почти всей Северной Австралии, от Квинсленда на востоке до Кимберли на западе, хотя и называют их по-разному — бурджинджин, мими и мормо в Арнемленде, гиро-гиро в Кимберли и т. д. Им, в частности, приписывается создание рисунков на скалах и в пещерах — рисунков, подлинные создатели которых, далекие предки нынешних аборигенов, давно забыты. Однако для предположения о том, что этот народ действительно когда-то существовал или продолжает существовать в Австралии, нет никаких серьезных оснований.