Мы помогли Мэри подняться на ноги, и я довел ее до палатки старика, чтобы она и дальше выполняла роль переводчика.
Там на грязном одеяле лежал мальчик лет десяти. Подошва его правой ноги была сильно порезана. Вокруг раны носились мухи. Мальчик держался за ногу и тихо плакал.
Я промыл порез и положил мальчику в рот термометр. Сто два градуса по Фаренгейту! Я дотронулся до паха — мальчик вздрогнул от боли. «Заражение крови», — подумал я.
Малагвиа наблюдал за каждым моим движением. Он был зачарован термометром, хотя старался принять безразличный вид, и явно сердился из-за того, что высокое положение мешает ему разузнать о назначении этой палочки. Вопросами он выдал бы свое невежество, а это, конечно, было недопустимо.
— Спроси еще раз, хочет ли он, чтобы я лечил его сына, — сказал я Мэри.
— Да. Он хочет.
— Спроси его, считает ли он мою медицину сильнее своей.
— Не знаю, — ответил старик. — Я хочу посмотреть, что будет.
Он не сдавался, испытывая, насколько я уверен в своих силах. Если лечение не удастся и мальчик умрет, он сможет обвинить в его смерти меня. Это нанесет большой вред программе медицинского обслуживания всех племенных групп в районе Манингриды.
Я был уверен, что Малагвиа не позволит распространиться слухам о том, как я лечил его сына: пригрозит Мэри, что «отпоет» ее, если она не станет держать язык за зубами, и дело с концом. Но мне хотелось унизить его хотя бы при Мэри.
Я снова осмотрел ногу.
— Покажи, как вывести гной.
— Не знаю, — пробормотал Малагвиа мрачно.
— Покажи, как сделать, чтобы опухоль спала.
— Тоже не знаю.
— Если я смогу это сделать и вылечу мальчика, ты должен признать, что моя медицина сильнее твоей.
Малагвиа ничего не ответил. Как мог опытный специалист, искушенный в применении сока древесной коры и мумбо-джумбо, признать превосходство подмастерья? Как мог самый влиятельный на побережье человек признать, что его победил чужеземец?
Я тщательно промыл ногу, вынул из сумки шприц и для стерилизации прокалил иголку в огне костра.
У Малагвии глаза от удивления на лоб полезли.
— Это для чего? — опросил он резко.
Мне было ясно, что без дипломатии тут не обойтись.
— В этой игле чудодейственная сила, — сказал я. — Настоящее волшебство черного знахаря. Я впрысну твоему сыну эту жидкость, и она выгонит из его ноги дьявола, который его убивает.
Малагвиа, удовлетворенный ответом, радостно кивнул головой. Значит, действует его ремесло, а вовсе не мое! Скажи я ему, что в шприце пенициллин, который поборет инфекцию в ноге, кто знает, как бы он к этому отнесся! Снедаемый любопытством, он не сводил с меня глаз, стараясь, однако, сохранять безразличный вид.
В это время из темного угла вышла жена Малагвии и заплакала.
— Заткнись! — прикрикнул он на нее. — Не видишь, что ли, черный доктор, мой товарищ, лечит нашего сына.
— Я не черный доктор, — сказал я.
— Как же, как же! Ты черный доктор! — Он хитро подтасовал факты к своей выгоде, и я понял, что спорить бесполезно.
Я сделал мальчику укол и забинтовал раздувшуюся ногу. Когда я поднялся, старик в знак братского приветствия положил руки мне на плечи, как бы признавая меня равным себе.
— Я очень занят в амбулатории, — сказал я. — Ты будешь каждый день приносить сына на уколы. Там у меня есть еще более сильная игла.
— Хорошо, — согласился наконец Малагвиа.
Он не только приносил сына, но через четыре дня, когда у мальчика боль прошла и опухоль в бедре спала, пожаловался, что его и жену одолели нарывы. Я и сам заметил у него фурункулы на руках и ногах, но промолчал.
Вот так я осмотрел, поставил диагноз и вылечил знахаря, его жену и сына. Каждый раз, перевязывая болячки Малагвии, я думал: «Много лет назад один из твоей братии пытался меня убить». Но эту мысль вытесняла другая: «А чернокожий доктор из племени алава, старый Гуджива, спас меня».
Мне рассказали, что старый Малагвиа не «отпел» ни одного из своих соплеменников. Он был одержим примитивной гиппократовской идеей и считал, что людей лучше лечить, чем убивать. Благодаря этому у него была огромная практика, а сам он, по понятиям аборигенов, стал богачом. В качестве гонораров к нему чуть ли не бездонным потоком текли отрезы ситца, табак, оружие, продукты… Я видел, как он обходил лагерь и собирал то, что ему причиталось по счетам. Он мог потребовать у пациента все, что угодно, даже его жену, ему ни в чем не было бы отказа.
Лекарства свои он составлял из соков растений и трав, варил из коры, камней, костей, воска, красной охры, перьев и меха — из всего, что обладало, по его убеждению, магической силой и в сочетании с высасыванием крови и гипнозом изгоняло злых духов из тела больных соплеменников. Хотя Малагвиа творил добро, аборигены боялись его, как можно бояться только знахаря и колдуна.