— Вы понимаете, что нужно менять всю конструкцию?
— Смеетесь?
— Разве похоже?
— Но это же огромная работа. Как минимум на полгода!
— Что ж, придется приступить прямо сейчас, поменяв для начала, скажем, все коды доступа.
Шеф бэк-офиса принял оскорбленный вид:
— Зачем? У нас никогда не было проблем с переводом средств!
— Всех средств?
— Конечно! Да и кто станет подменять адресата валютного свопа или любой другой трансакции?
Тут мне стало ясно, что у Этьена плоховато с воображением. Его реакция меня обеспокоила. Я интуитивно чувствовал, что смена кодов — отличная идея.
Распрощавшись с ним, я дал ему сутки на решение проблемы. Подожду несколько месяцев, а потом уволю. В декабре, что ли. К Рождеству?
Назавтра я получил от него электронное письмо. Новые коды доступа активированы. Я уже был в курсе. Незадолго до этого у меня появилась, наверняка по ошибке (у высоких технологий тоже есть свои пределы), копия мейла с перечислением всех произведенных изменений, в том числе и новые коды. В конце сообщения я наткнулся на очаровательную фразочку, явно про меня: "Этот придурок намерен сделать меня козлом отпущения. Не выйдет!" Этьен мог не ставить свою подпись, я и так узнал его стиль. И сохранил мейл в архиве. Может, вовсе не обязательно ждать Рождества…
8. САМООБМАН
Уже в пятницу, последовавшую за моим возвращением из отпуска, на директорском этаже меня ожидал маленький сюрприз. Наш гениальный президент, движимый безошибочным инстинктом, решил вновь приступить к своим обязанностям на Два дня раньше намеченного. Вот невезуха. Мало того что придется в спешном порядке собирать абсолютно бессмысленные совещания, теперь еще нужно как-то спасти мой заранее запланированный обед с высокопоставленной персоной из парижского финансового мира. Я имею в виду Патрика Артюса, директора по исследованиям банка Natixis, считавшегося в то время весьма солидным учреждением, несмотря на изрядные потери, о которых сообщалось в начале лета. Если в повестке дня Номера Один ничего не значится, легендарное любопытство непременно приведет его за наш столик. Можно и не говорить, что подобная перспектива меня не воодушевляла. Дело в том, что я рассчитывал в полной мере насладиться одним из редких развлечений, которые предоставляет моя должность: с проникновенным видом выслушать пророчества Артюса, зачастую столь же абсурдные, сколь безапелляционные.
Я спустился в холл, чтобы встретить своего гостя. Артюс уже ждал меня, спокойно беседуя с Номером Один. Чуть поодаль стояла незнакомая женщина. Интуиция подсказала мне, что она пришла на обед с моим президентом, причем их трапеза наверняка призвана утолить не голод, а совсем иные желания…
— А, Дамьен! Как хорошо, что я оказался здесь и смог встретить вашего гостя!
— Вам отлично известно, дорогой Патрик, насколько незаменим наш президент…
Номер Один повернулся ко мне с легкой гримаской:
— Похоже, отпуск ничуть не смягчил вашу язвительность. Ладно, господа, я вас покидаю, — добавил без паузы президент, нежно улыбнувшись молодой женщине.
Я был в восторге. Нашему обеду никто не помешает.
Войдя в лифт, ведущий экономист Natixis тут же приступил к своей любимой забаве:
— Вы вроде бы отлично справляетесь с кризисом…
Многообещающее начало!
— Вы слишком снисходительны. Еще год назад, дорогой Патрик, вы наверняка придерживались диаметрально противоположного мнения.
— Ну что вы! Когда Банк закрыл — временно, естественно, — свои три фонда, рынок все правильно понял. Да и я сам, всякий раз как меня спрашивали, воздерживался от какой бы то ни было критики в ваш адрес. Даже наоборот…
— Да, конечно. И мы оценили ваше отношение.
Он намекал на впечатляющее решение, принятое Банком в начале августа 2007 года: оно, по моему мнению, сыграло свою роль (недооцененную) в зарождающемся падении биржевых рынков. Три из наших спекулятивных фондов, до этого момента процветающих, неожиданно столкнулись с кризисом ликвидности. Иными словами, инвесторов, желавших забрать свои деньги, оказалось больше, чем новых вкладчиков. Наш финансовый директор тогда отправил мне панический мейл — с целью проинформировать меня, что похвально, и одновременно желая на всякий случай прикрыться, что уже менее благородно. На своем (а заодно и на моем) жаргоне он писал: "Требования изъятия достигают непредусмотренных размеров. Возможный провал в конце недели". Перевожу: "У нас вот-вот кончатся наличные". Безусловно, можно было отдать деньги всем желающим, позаимствовав их из оборотных средств Банка. Но фонды представляют собой самостоятельные учетные единицы, живущие собственной жизнью. Дополнительная проблема: некоторые из их активов, как оказалось, не котируются, то есть не имеют рыночной оценки. Казалось бы, нужно санировать эти фонды, поскольку именно на них мы сознательно ориентировали многочисленных клиентов. Юридически мы не были обязаны это делать. Да, впрочем, и не собирались. Даже если их банкротство и имело бы самые скверные последствия, что очевидно. Чтобы справиться с проблемой, мой президент отнесся к ней позитивно: "Без паники, старина, закроем их на время, пока все не успокоится. Этого будет вполне достаточно!"