Мелани кивает, оставив чашку в сторону.
— А можно я кое-что скажу?
— Ага, естественно.
— Не надо.
— Прости?
— Просто… не надо.
Я моргаю. Довольно разумная просьба. Но это серьезно.
— Ну, не то чтобы я собиралась одна за ним таскаться…
— Нет, ты не понимаешь.
Моя подруга наклоняется вперед. Понижает голос до еле слышного шепота. И вдруг фоновый шум, запах кофе, стон пароварки, суета разговоров — все становится неважным. Атмосфера накаляется. Мелани смотрит мне прямо в глаза. И внезапно она уже не та девушка, с которой я знакома с младших классов. Ее острые, раскосые глаза, круглое лицо, безупречно гладкое благодаря тональной основе выглядит, словно фарфор. Похожее на лицо куклы. Или статуи.
— Я хочу сказать, — продолжает она, — не доводи это до конца. Не приближайся к этой штуке. Забудь о ней. Ты столкнулась с тем, чего не понимаешь. И никто не понимает. Пока. Может, в прошлом понимали. Но далек — не обычный. Он не из этого мира.
Голос у нее таинственный. Это изменение так меня вымораживает, что я даже не знаю, как реагировать.
— С чего ты взяла?
— Во-первых, думаю, когда что-то не просто необычное, но чрезмерно, безумно, непостижимо необычное, то лучше к этому не лезть, — объясняет Мелани. — Во-вторых, ты что, не помнишь эту броню? Разве ты не видела ее в другом месте?
Напрягаю мозги ради нее, но качаю головой.
— Не-а, не скажу, чтобы видела. Разве что их и раньше было несколько, но они одинаковые.
Мелани щелкает языком.
— Лондон, прошлый год? Когда напали киберлюди? Ты что, не смотрела новости? Те НЛО, которые появились откуда-то с неба и начали во всех стрелять. После этого число жертв выросло на двести человек!
Я морщусь. Мелани права, но, так или иначе, в прошлом году я была очень загружена. У меня случился кризис, а мир решили захватить, и при этом я оказалась на передовой. Я и правда не особо обращала внимания на что-то другое. С чего бы я должна беспокоиться о том, что творится в Лондоне?
— Мелани, ты что, правда так считаешь?
— Черт, Элиза, да я это знаю! — неожиданно взрывается она, раскинув руки в стороны. Все в кафе поворачиваются и смотрят на нас. Повисает неудобная пауза. Мелани заливается краской и бросает на меня убийственно ядовитый взгляд. Не такой, каким на тебя смотрят лучшие друзья. Это больно. Я примирительно улыбаюсь череде любопытных лиц, и мы ждем. Как только все вернулись к своим делам, Мелани начинает снова.
— Есть очень четкие кадры того, что там происходило. А этот твой далек похож на них, как две капли воды.
Это слегка задевает. Окей, что если я слегка зациклилась на этом? Может, я переборщила с этим разговором и зашла слишком далеко? Но не понимаю, с чего вдруг Мелани неожиданно на меня налетела. Если уж на то пошло, это она завела этот разговор так далеко.
— Тогда ладно, — пытаюсь рассуждать я. — Если ты думаешь, что это именно он, почему мы еще живы? Почему он не навел на нас свои космолазеры и не покрошил в капусту?
— Это предупреждение, и ты будешь полной дурой, если продолжишь.
Внезапно вся ситуация становится омерзительной. Моя газировка стоит нетронута, слегка наклонившись — жидкость кренится к краю. Я смотрю на гламурную девушку, которая, насколько я знаю, была человеком, которого я знала лучше всех. Внезапно я не уверена, что это правда. На самом деле, я злюсь. Конечно, я собираюсь последовать за далеком. Это моя работа. Теперь, когда я знаю, что делать, я морально обязана сделать это. И кто эта девчонка на каблучках, чтобы указывать мне? Я чувствую, как злобно кошусь на нее.
— Ну и что ты знаешь? — огрызаюсь я, неожиданно не в силах остановиться. — О реальном мире? Целыми днями торча за мольбертом, с кучкой геев вокруг? Я пытаюсь сделать так, чтобы людей не убивали так грубо, так бессмысленно. Сама! И где ты была все это время? Со своими шикарными прихиппованными дружками и идеальной семейкой?
Ой.
Мелани Тэн пялится на меня, обдумывая, как бы ответить на мою словесную пощечину. В животе все дрожит. Что я наделала? Она поджимает губы.
— На самом деле, Элиза, знаешь что? Ты и правда не знаешь обо мне ничего. Или о том, как я живу.
Я едва не плачу. Но беру себя в руки и тщательно подбираю убойное слово, которое, надеюсь, все улучшит.
И потом я вижу.
Кое-что я сразу не заметила. Потому что не видела Мелани так долго, что замечаю сейчас.
У нее вертикальные зрачки.
Овальные, грубо говоря. Но если приглядеться, это становится ясно. На темных глазах это трудно, но зрачки — как у кошки. Или как у игуаны, которую я видела в зоопарке.
У Мелани глаза ящерицы.
Она моргает, а они все такие же.
— Так что, — продолжает Мелани, вставая и беря сумочку, — ты и правда не имеешь никакого права это говорить.
Я смотрю ей вслед и молчу.
Но Мелани права.
Я и правда о ней ни черта не знаю.
И это всегда был Роджер, так? Давай-ка подумаем. Он был единственным парнем, который за ней при мне ухлестывал. Или встречался с ней. Я сыграла свою роль в этом, может, даже существенную. Но это всегда был Роджер, в выпускных классах. Помню, как ревновала поначалу, но теперь понимаю: то, как Мелани постоянно говорила о нем, было слишком зациклено для нее. Может, она просто была таким человеком. Очень любящим. Возносящим своего кавалера на пьедестал.
Но, возможно, в отличие от многих, у них было кое-что общее.
====== Глава 13. Хороший человек ======
Его зовут Патрик Тайер. В этом году ему исполнится сорок пять. Он не особенно выдающийся образчик. В среднем, он на полголовы выше большинства своих коллег. Мышино-серые волосы, припорошенные интересной сединой. Асимметричное лицо, гладко выбритое и отмеченное долгими годами занятий анализом, изучением, обдумыванием, оцениванием, планированием и руководством. Такой тип лица, кажется ему, привлекает внимание противоположного пола. Ему говорили, что в нем много индивидуальности. Что им нравится его ленивый правый глаз, задумчивый и зеленый, как и левый. Нравится, что левый уголок рта загибается вверх, словно он про себя посмеивается над шуткой. На самом деле, в эти дни ему очень трудно найти что-то смешное вокруг.
Тайер всегда будет уверять себя, что он — хороший человек. Так надо. Это его единственное утешение, единственное спасение. Если ему самому удастся поверить в это, тогда, если кто-то и узнает правду о том, чем он зарабатывает на жизнь, может, удастся поверить и этому человеку? Он чувствует себя единственным нормальным среди глупцов. Нет — среди психов. Его коллеги не глупы. Они знают, что делают. И в этом основная причина, почему он считает, что их исследование зашло слишком далеко.
В 17:09 наверху небо снова проливает слезы над Нью-Йорком. Тайер с тремя коллегами (фактически с четырьмя) стоит возле каталки в центре зала. На них больше нет респираторов, — к его большому облегчению, потому что тяжелая маска всегда давит на нос и вызывает кровотечение. Но пластиковые защитные костюмы все еще необходимое условие. Жесткое искусственное освещение заливает голые бетонные стены лаборатории слепящим, стерильным блеском.
На каталке, ссутулившись, сидит существо, которое в последнее время так сильно затрудняет Тайеру жизнь.
Далек Сек вернулся. Большинство в лаборатории считает это досадным. О его пропаже заявили в 21:00, прошлым вечером. Поднялась очередная паника, посыпались очередные вопросы. Как он сбежал? Как исследовательский центр мог так долго оставаться без наблюдения?
И это не впервые. Далек уходит, когда хочет. Но всегда возвращается, как домашняя кошка. Колумбийский исследовательский центр вынужден предоставлять ему свободу. Или это, или они все рискуют жизнью. Тяжелый прессинг.
Экземпляр выглядит изможденным. Пришлось вызвать метаморфоз; довольно трудно было убедить его покинуть броню. Однако, впридачу к обычному набору морщин, покрытых слизью придатков и пигментных пятен, его корпус покрывает сеть царапин и кровоподтеков. В текущий момент их лечат. Глядя на это из своего угла комнаты, Тайер сдерживается и не кривится. Так, будто даже видеть лицо этого существа ему трудно. А теперь им перепадает удовольствие разглядывать всю верхнюю часть его тела. В верхнечелюстных пазухах скрывается пара отверстий, похожих на китовые дыхала, расширяющиеся и сокращающиеся, когда оно дышит. У них то же предназначение, что и у человеческих ноздрей: получение кислорода. Остальное же его туловище, мясистая, бурая масса с несимметрично разбросанными выступами и без привычных деталей — пупка, сосков, — такое же жуткое, как у мумии из гробницы.