— Тебе они нужнее, — поясняет она.
Сердце все еще колотится о грудную клетку, несмотря на забавность этого обмена. Только поверхность, на которой мы сидим, отделяет нас от далеков внизу. Мы вовсе не в безопасности. Успокаиваю себя тем, что это единственный известный выход из этого сектора. Я и остальные из Культа подробно изучили городскую планировку. Наиважнейший фактор — то, что в экстренном случае мы были обязаны выжить и для этого изучить расположение выходов. Остальные далеки не видели особых причин путешествовать наружу.
Тем не менее, подъемник двигается до боли медленно.
— Итак, — начинает Элиза, глядя вверх. — Думаю, наш план — подняться на поверхность и сбежать от далеков. Окей. Лишь бы ты знал, что делаешь.
Я утвердительно киваю, восхищенный ее внезапной жизнерадостностью.
— Эй, просто подумай, — продолжает она, — на прошлой неделе я отправилась на поиски одного далека, а нашла сразу четверых. Или трех с половиной. Так или иначе, мне повезло.
Гляжу на Элизу. Ее нижняя губа мелко дрожит.
— Думаешь, это хорошо? Они представляют для тебя большую опасность.
— Ага, Эйнштейн, я типа пытаюсь в сарказм. Но мне казалось, что ты единственный.
— Так и есть.
Она замолкает, теребя в пальцах подол рубашки. Молчание неловкое, хочется, чтобы оно закончилось, и Элиза снова заговорила.
— Не слишком-то они были рады тебя видеть, — замечает она негромко.
— Действительно, не рады.
— Почему?
— О… моя кровь недостаточно чиста. — Я устраиваюсь в более удобном сидячем положении. — Я наполовину человек, а им это не нравится. Далеки должны сохранять чистоту.
— Прям как в Третьем рейхе.
Смутно, но понимаю ее отсылку, так что отвечаю утвердительно. Тогда повисает даже более долгая тишина.
— Так ты ставил опыты на людях, верно? — в конце концов говорит Элиза ожесточенно. Я киваю.
— Да. И я за это заплатил.
— Ну, раз уж вам надо сохранять чистоту, зачем ты это сделал?
Перед тем, как ответить, ненадолго задумываюсь. Те же обоснования, которые я делал последние двадцать шесть лет.
— Потому что устал находиться в клетке. Мы не могли больше так выживать. Слишком непрактично.
Ответ вовсе не полон. Отчаяние и страх вымирания тоже имели место. Вместе с чрезмерным анализом целей Культа, в числе которых были выживание, возрождение и умение мыслить как враг. Настолько, что ты сам становился врагом. Все это сыграло свою роль.
— Настанет время, — с уверенностью бормочет Элиза, — и ты мне все расскажешь. Понятия не имею, откуда взялись далеки, или зачем покинули свою планету, или зачем вам убивать все живое вокруг, или кто такие талы. И, раз уж я тут застряла, нам придется какое-то время составлять друг дружке компанию.
Она выжидающе глядит на меня. Мне было невдомек, что она ничего из этого не знает. Все потому, что я так долго размышлял об этом, что позабыл, что являюсь единственным существом, знакомым с этой информацией. Я восхищен спокойствием Элизы, тем, как легко она приспособилась к ситуации. Не паникует слишком сильно, пытается вести себя рационально. И ее преданность делу, желание рискнуть ради того, во что она верит — в данном случае, в справедливость, — отличное качество. Думаю, она права.
Но вся история моего вида? С чего бы начать?
— Расскажу в свое время, — обещаю я, полуприкрыв глаз. Элиза коротко кивает.
— Хорошо. Хотя, думаю, я понимаю, зачем тебе броня.
— И зачем?
Она машет рукой.
— Из-за мозга, он высовывается из черепа. Это же… совершенно непрактично. Не говоря уж о том, что, если ты ударишься головой, даже совсем несильно, то, скорее всего, умрешь.
Ее наблюдение несколько ошибочное, и я собираюсь сказать ей об этом, но тут шахта подъемника неожиданно заканчивается. Вздрогнув, окружность платформы замирает на месте.
— Все? Мы добрались? — спрашивает Элиза, и я киваю. Она помогает мне подняться: теплая ладонь на моем предплечье.
Пространство вокруг нас столь же утилитарно, как и в остальном Городе. Разве у механизмов есть нужда в мебели или украшательстве? Панели на полу покрыты слоем тонкой белой пыли, балки над головой искривляются, формируя купол. Кабели и провода свободно свисают с брошенных кронштейнов, похожие на лишенные тела конечности. Я не чувствую ностальгии по архитектуре далеков: будучи в этом месте в последний раз, я не воспринимал подобные нюансы. Но, когда мы сошли с подъемника, я все равно кое-то заметил. Изменения.
Шипение, едва слышное, но заметное на фоне безмолвия, к которому мы привыкли. Прислушиваясь, я замечаю стон металла — его колеблет какая-то иная сила. Ветер. Во мне растет новая эмоция. Предвкушение.
«Дети Скаро снова встанут на ноги».
Элиза делает пару шагов вперед, неуверенно балансируя сухощавым телом. Она больше не дрожит, и я понимаю: здесь еще и теплее.
— Вот так мы выбирались на поверхность, — объясняю, подходя к ней и становясь рядом. — Мы заперлись в Городе, потому что веками воевали с другими видами. А потом, когда война закончилась, уровень радиации на поверхности сделал ее необитаемой.
Элиза окидывает меня сомневающимся взглядом.
— Так… ты уверен, что нам стоит сейчас туда выходить?
— Конечно, — отвечаю я, пытаясь преодолеть дрожь в животе. — Прошли века. Уровень радиации должен снизиться настолько, чтобы там могла существовать жизнь. Слайзер, которого мы видели, был вполне здоров, и магнодоны тоже.
— Что? А, те металлические гады.
— Да, — перебиваю я. Предвкушение нарастает. — И мы станем первой разумной формой жизни за многие века, которая выйдет на поверхность. Ты должна понимать, насколько это… невероятно, так?
Человек пожимает плечами.
— Как скажешь. Но поездка в Диснейленд тоже пришлась бы кстати.
Я ускоряю шаг. И неустанно оглядываюсь по сторонам. Что я ищу? Воздушный шлюз? Провал в кровле? Выход наружу. Никогда не думал, что войти и выйти так просто.
Сводчатый потолок коридора свидетельствует, что мы близки к поверхности. О куполе или очертаниях структуры наружной кровли. Три взаимосвязанных купола. Выход должен быть неподалеку от третьего. Они огромны. Вспоминается внутреннее убранство Пантеона в Италии — я видел иллюстрацию, предложенную мне персоналом исследовательского центра Колумбии. Они постоянно давали мне книги, напрасно надеясь, что мне будет чем заняться. Это не сработало, но, тем не менее, было интересно.
Когда мы приближаемся к центру второго купола, меня настораживает столб света, спускающийся со свода. Я с опаской останавливаюсь и даю сигнал Элизе замедлить шаг.
Здесь провал. Время или древняя стычка повредили купол. Всего в шести футах от пола треугольная впадина. Белый, ослепительный свет льется из дыры, легкий сухой ветерок дует оттуда, щекоча щупальца, и мое сердце бьется быстрее. Но это еще не все. Внутрь просыпалось что-то белое, похожее на пудру, а может, его занесло ветром. Оно песчаной грудой загромождает пульт, рассыпается по полу.
— Снег? — выдыхает Элиза, растерянно глядя на субстанцию. Слишком тепло для снега. Качаю головой и беру пригоршню: оно прилипает к слизи на моей ладони, течет сквозь пальцы. Легкое, как мука, но все же довольно зернистое.
— Нет. Это пепел.
— Там кто-то развел костер? — Она глядит вверх, щурясь против света. Он не слишком яркий, словно снаружи пасмурно, но мне все равно заметны повреждения на коже на тех местах, куда, должно быть, Тайер ударил ее. — Он же снаружи, так?
Итак, поверхность планеты все еще покрыта пеплом. Я гашу вспышку сомнения.
— Ну, уверена, здесь мы точно сможем выбраться, — говорит Элиза. — Разве что с другой стороны обрыв.
— Нет, ты выберешься на кровлю. Она не слишком высокая.
— Окей. Подтолкни меня, и я затащу тебя наверх.
Я прячу упаковку конфет в задний карман брюк и, опустившись на колени, вытягиваю руки. Элиза на удивление тяжелая: встав на мои ладони, она подтягивается через край и поднимает голову, разглядывая мир за стеной.