К двум часам мы проходим мимо Эмпайр Стейт. Не торопимся и разглядываем окружающих, которым, кажется, еще сильнее хочется разглядывать нас. Неудивительно. Секу достается куча странных взглядов. Некоторые фоткают его на телефон. Но ему все равно. Как по мне, в таком внимании есть что-то нездоровое. Никто не знает, кто Сек такой. Никто не знает, что далеков стоило бы опасаться. Интересно, еще кто-нибудь, кроме Мелани, изучал внимательно новостные сводки за прошлый год?
И, если уж о Мелани, я не видела ее со времени того спора в «Старбакс». Она отвечала на смски, мы чатились, но у меня сложилось впечатление, что Мелани меня избегает. И я ни разу не упоминала, пускай с радостью бы это и сделала, ни о Скаро, ни о договоренности с Секом. Хотя Мелани знает о том, что меня подстрелили. Мы просто разошлись. Печально, но так уж вышло. Может, когда-нибудь она решит устроить встречу. Нужно просто потерпеть и подождать.
— Я ЕГО ПОСТРОИЛ, — неожиданно говорит Сек, когда мы проходим под тентом, накрывающим вход в Эмпайр Стейт. Сумасбродность этого заявления вытряхивает меня из задумчивости.
— Что, прости, ты построил?
Далек поднимает окуляр, указывая на небоскреб, нависший над нами — залитый солнцем, сверкающий сотнями окон.
— ЭТО ЗДАНИЕ. ЭМПАЙР СТЕЙТ БИЛДИНГ. С 1929 ПО 31.
Недоверчиво фыркаю.
— Да ну нафиг, быть не может.
— МОЖЕТ. КУЛЬТ СКАРО ПЕРЕХВАТИЛ ЭТОТ ПРОЕКТ.
Гляжу на него, он невинно смотрит в ответ.
— Заливаешь, — с нежной издевкой протягиваю я. — Какого лешего бы тебе понадобился небоскреб?
— ТЕБЕ БЫ НЕ ХОТЕЛОСЬ ЭТОГО ЗНАТЬ, — зловещим голосом отвечает далек.
Мы целый час проталкиваемся сквозь Таймс-сквер, и я задним умом понимаю, что идея была не очень. А с учетом внушительных объемов Сека мы движемся даже медленней. Мельком предлагаю Секу брать плату за то, что его фотографируют, подняв телефоны, кучи людей, но тут же беру свои слова назад: Сек воспринимает идею всерьез и требует с толпы перепуганных корейцев двадцатку.
После этого я утаскиваю его с площади как можно быстрее. Сек смущенно поясняет, что видел парня в костюме Элмо, который делал то же самое.
Когда мы добираемся до Центрального парка, солнце начинает садиться. В воздухе пахнет подгнившей листвой и влажной травой. Теперь Сек ведет меня, и мне нравится, что тут относительно тихо. Уже поздно, и парк постепенно пустеет. Останавливаемся на притененном деревьями мосту, смотрим на белесое небо, отражающееся в озере. Мне нравится бывать здесь с друзьями, когда идет снег. Сек притормаживает рядом, глядит на воду.
— ПОЛАГАЮ, ВСЕ БУДЕТ НЕ ТАК, КАК ПРЕЖДЕ, — замечает он, нарушая молчание. Поднимаю голову.
О чем это он? В смысле, обо мне или о себе? Так или иначе, он прав.
— Конечно. Но мне кажется, это даже к лучшему, — отвечаю, глядя, как буро-красный лист плывет по воздуху и, пустив по поверхности рябь, нежно опускается в воду. — По крайней мере, сейчас я знаю, что вернулась домой.
Вспоминаю боль на мамином лице — она, заламывая руки, притащила в больницу огромный букет гладиолусов. Теперь мы с ней разговариваем. Папа помчался в аэропорт О`Хара и взял билет на самолет, чтобы меня повидать. Даже Малкольм умудрился вырваться из офиса и привел с собой жену и мою племянницу, которая все таращила глаза. Здорово было увидеть их. Может, стоило бы чаще получать смертельные ранения?
— РАД СЛЫШАТЬ, — замечает Сек, и его скрипучий голос становится тише. В конце концов, должен же быть в этой штуке регулятор громкости.
— А ты как?
Голубой глаз далека глянцево поблескивает в сумерках.
— СТРАННО. КОГДА Я ВПЕРВЫЕ ПОНЯЛ, ЧТО ОСТАЛСЯ ОДИН НА ЗЕМЛЕ, В 1930-М, ТО НЕ ЗНАЛ, ЧТО ДЕЛАТЬ ИЛИ ДАЖЕ КТО Я ТАКОЙ. ВЕРНУЛЬСЯ НА СКАРО БЫЛО МОЕЙ ГОРЯЧЕЧНОЙ МЕЧТОЙ.
Терпеливо слушаю. Гостиница «Плаза» начинает постепенно мигать огоньками.
— НО ТЕПЕРЬ, ПОБЫВАВ ТАМ, Я КОЕ-ЧТО ПОНЯЛ — ТО, ЧЕГО НИ ЗА ЧТО НЕ ХОТЕЛ ПРИЗНАВАТЬ. Я БОЛЬШЕ НЕ ДАЛЕК. И В КАКОМ-ТО СМЫСЛЕ… ЭТО МЕНЯ БОЛЬШЕ НЕ ВОЛНУЕТ.
Что-то движется слева, на берегу. Поначалу мне кажется, что это белка, но, приглядевшись, понимаю, что оно гораздо крупнее — а еще от его бока отражаются городские огни.
— Эй! — выкрикиваю я, указывая пальцем.
Это Магнетон. Одно из странных, похожих на аллигаторов существ, которых я видела в Адской кухне. Он обнюхивает землю, словно ищет еду.
Сек с удивлением глядит, как я пробегаю по мосту и мчусь между деревьев. Еще четверо странных созданий ошиваются здесь, на траве. И, кажется, им здесь нравится. Их металлические шкурки перемазаны грязью, а пластины-лезвия, торчащие из спины, ярко блестят, отражая свет. Кажется, находка Разлома пошла им на пользу. До странного очарованная, я делаю еще шаг и вдруг замечаю: магнетоны собрались вокруг другого человека. Он сидит на коленях и кормит их с руки. И чувствует себя рядом с этой мелочью вполне расслабленно. И неожиданно я его узнаю.
— Льюис Коулман? — зову я и смущенно вжимаю голову в плечи, когда он оборачивается. Но ведь он был в тюрьме! А что еще непонятнее — я так рада его видеть, а стоило бы держаться подальше. Он отвечает немного смущенной улыбкой и встает.
— Эй! Ты Элиза, верно?
Мы шагаем друг к другу, а магнетоны, звеня, словно колокольчики на шее у коров, разбегаются в стороны. Льюис неплохо выглядит. Лицо не такое изможденное, и всклокоченные волосы пострижены. Когда я останавливаюсь, не подходя ближе, он тоже замирает на месте, и мы молча стоим, не зная, что сказать.
— Так ты не в тюрьме, — все, что я могу выдавить. Льюис отвечает вопросительным взглядом, так что добавляю: — Мне на работе сказали.
— А, ясно. Ну… нет, обвинение в хранении мне так и не предъявили. Я был в рехабе. Э… а ты неплохо выглядишь.
— Серьезно? — стараюсь говорить непринужденно. — Меня подстрелили из-за твоего далека. Ну, правда, это было пару месяцев назад.
Я тут же жалею о своей привычке откровенничать, потому что на лице Льюиса расцветают ужас и тревога.
— Прости, что? Что случилось?
— О, нет, это не он меня подстрелил! Нет, он вообще… э… никакого отношения к этому не имеет. Это был какой-то недовольный. А ты был прав, Сек — действительно приятный парень. Страшноватый, но ничего так.
Беспокойство на лице Льюиса все то же.
— Так ты в норме? — спрашивает он.
— Типа того.
Льюис кивает, глядя, как магнетон резвится в кустах живой изгороди. Мы молчим. Кажется, со странностями и чудесами мы сможем управиться.
— Так ты, значит, нашла Сека? — с легкой грустью в голосе предполагает он.
— Именно так.
— Ну тогда передавай ему привет.
— Нет смысла. — Слева раздается знакомое урчание брони. Льюис поднимает голову и его лицо озаряется совсем детским изумлением. — Сам ему скажи.
Черный далек выезжает на поляну и, увидев нас, останавливается.
— НАДЕЮСЬ, Я НЕ ПОМЕШАЛ. — Он переводит взгляд на Льюиса. — ДАВНО НЕ ВИДЕЛИСЬ, КОУЛМАН.
Льюис издает звук — нечто между вздохом и недоверчивым смешком, — и пятится назад. Это не маниакальный наркоманский смех, скорее, счастливый. И я немедленно чувствую, как загораются щеки. Льюис переводит взгляд с меня на Сека, с Сека на меня.
— Боже мой! Не думал, что хоть раз снова тебя увижу. И… так вы знакомы?
— Можно и так сказать, — начинаю я, но тут же сдаю назад. — Но не в том смысле! Да елки, что со мной сегодня?
Стою рядом с Льюисом, а черный далек окидывает нас проницательным и хитрым взглядом, тепло светя окуляром. Как будто что-то о нас знает и вот-вот собирается поддразнить по этому поводу.
Лица его не видно, но это и не требуется. Я и так знаю: Сек наверняка улыбается.