— Педрила, закажи тёлке пивка!
Лёшка увидел, как покраснела и выбежала прочь Инна, вскочил и ударил омерзительную харю кулаком. Враг даже не пошатнулся, а обрадовано скрутил противника и сунул головой в бассейн с рыбками. Грудь трепыхалась, прося глоток воздуха. Глаза видели дно и перепуганных рыб сквозь окрашенную струей крови из носа воду… Вода хлынула в легкие…
… и Лёшка проснулся, откашливая воду. Невезенье продолжалось — он сверзился с дерева точняком в кювет. Разумеется, уровень дождевой воды поднялся и едва не утопил его. Мокрая одежда неприятно облепила тело. Лёшка ощутил себя ребенком, которого похмельная мамка облила из чайника, отучая от привычки падать ночью с кушетки.
Очки валялись рядом. Протереть мокрые стёкла оказалось нечем, пришлось ополоснуть в кювете. Толстая корявая сосна снизу выглядела огромной. Лезть на неё и вешаться уже не хотелось. Лёшка сдёрнул с шеи ремень, отошёл, вдевая в джинсы, удивился:
— Ничего себе высота! Метров пять, откуда чебурахнулся? И ничего не сломал, только вырубился. Тряхнуло неслабо. Землетрясение, наверно.
Часы показывали семь. Лешка поднёс циферблат к лицу, скосил глаза, чтобы миновать трещину в очках. Самая тощая стрелка истерически дёргалась, очерчивая извечный круг:
«Идут. Тогда — утро. Не мог я проваляться почти сутки!»
От серого неба ждать солнца — безнадёжно. Лёшка уныло проломился сквозь мокрые кусты по вчерашним следам. На пустой дороге стоял тот же ободранный тускло-синий вагон с номером 43. Створки дверей, которые вчера не пустили Лёшку в сухость, так же плотно сжимали свои вертикальные чёрные губы. Девчонка сидела в кабине, опустив голову на руль — спала, наверное.
Лёшка глянул на синий ноготь, ушибленный этой трусливой и визгливой заразой, которая переночевала сидя, как последняя дура. Уж он-то, попади внутрь, устроился бы с комфортом, лежа на заднем сиденье, длины которого с лихвой достаточно даже для баскетболиста! Нога споткнулась о портфель.
Подняв его, Лёшка примостил на колено, отщёлкнул замок и откинул крышку. Приличная струя воды изнутри плеснулась на живот, точнее, чуть ниже, добавив холода, но совершенно не огорчив. Ничего хорошего вечный неудачник и раньше не ожидал от жизни, но сегодня куда-то ушло истерическое отношение к неудачам. Его место заняло философское, мудрое:
«Сам виноват, мог бы и догадаться, что в него столько дождя натекло…»
Зажигалка, ножик, блокнотик… Всё мокрое. Раскисшую булку пришлось выбросить. Кусок варёной колбасы и стаканчик йогурта — послужили завтраком. Пластиковый стаканчик, вылизанный на доступную языку глубину, полетел в кювет. Можно идти.
Проверять работоспособность ноутбука Лёшка не стал — толку-то здесь, в лесу? И будить спящую заразу стуком в борт вагона он тоже не захотел, прошёл мимо, направляясь в сторону города. Тут идти-то всего пару километров оставалось, минут на двадцать, максимум.
«Прибавлю ходу, чтобы согреться, — подумал он, шагая шире и помахивая портфелем, — и буду всем попуткам махать, авось, кто и подберёт…»
Но ни встречных, ни попуток на дороге не появилось. Странное запустение и абсолютная тишина царили в мире. Лёшка согрелся в быстрой ходьбе, голова стала работать лучше и обратила внимание на скверное состояние асфальта. Мало того, что всю ширину дороги покрывал толстый слой листьев, а местами вызывающе торчали пучки высокой травы, а кое-где росли приличной толщины деревца.
Парень остановился, посмотрел под ноги. Асфальт выглядел очень старо — мелкие трещины так изорвали покрытие, что под подошвами кроссовок оно рассыпалось, разваливалось в сырую крошку, в труху. Позади оставался след, словно в береговом песке. Нехорошее впечатление производила дорога. Так, если судить по фильмам, выглядел город Припять, брошенный жителями из-за Чернобыльской катастрофы.
И столбы, что с ними?!
Прочные бетонные свечки, которые всегда казались несокрушимыми, сейчас во многих местах накренились, а некоторые рухнули, лежали поперек дороги. Лешка перешагнул один, переломленный пополам, с проржавевшей арматурой и обилием трухлявых чешуек под сгнившим скелетом. Проводов на столбе не было. Именно это добило Лёшку. Он панически засуетился, глядя назад, снова вперед, опять назад, словно троллейбусные нити могли возникнуть над его головой.
Ни фига они не возникли. Зато глаза увидели дым, явно фабричного происхождения — жирный, тёмный, тот могуче клубился впереди, в стороне города. Лёшка сел на асфальт, пережидая бушевавшую в уме бурю. Бедная голова! Она не справилась с пришедшей догадкой, и её пришлось обхватить руками, а потом даже накрыть курткой. Так спокойнее, словно в детстве под одеялом, которое оставляло любой страх снаружи.