– Что с его мордой? – спросил меня Илларион.
– Обжегся, дурак. Вчера вздумалось ему стащить со сковороды мчади, вот и угодил носом в огонь…
– Это правда, Мурада?
«Эх, на сей раз не повезло, поторопился малость», – вздохнул Мурада и облизнулся.
– Да ты, брат, не собака, а настоящее сокровище! – произнес с уважением Илларион. – Вот этот собачник, гляди, какой верзила вымахал, а все на бабушкиной шее сидит, а ты уже сам о себе заботишься. Молодец! Однако воровать все же нельзя, это ты учти! Краденый кусок впрок не идет. Вот хоть возьми нашего завскладом Датико – близок его смертный час. А какой ненасытный был, все ему мало. Теперь вот валяется в постели, как списанный товар. Слышишь?
«Слышать-то слышу, да что с того? Все воруют, а я что, Божий агнец? В конце концов, я обыкновенный пес», – возразил про себя Мурада.
– Ладно, иди к себе и не вздумай убегать со двора, не то поколочу, сукин ты сын! – сказал я и легонько пнул собаку ногой.
«He ругайся!» – огрызнулся Мурада и, поджав хвост, побрел восвояси.
Илларион скрутил самокрутку, затянулся и сказал:
– Утром обошел я колхозные поля, побеги сои сплошь обглоданы, не иначе как зайцы шалят… Следы видел… Не мешало бы пройтись завтра утром с ружьем…
– Знаю я твоих зайцев! Прошлый раз ты тоже потащил меня, а заячьи следы оказались козьими.
– А сейчас, говорю тебе, – заячьи! Кроме того, помет заячий!
– Ну ладно, пойдем. Смотри только, как бы заячий помет тоже не оказался козьим!
– Не учи меня, сопляк! Приготовь-ка к утру ружье да захвати своего глупого пса, авось пригодится… – сказал Илларион, нахлобучил мне по самый нос фуражку и ушел.
На другое утро, чуть свет, мы пробирались сквозь высокую – по колено – росистую траву. Впереди шагал Илларион, за ним – я, за мной трусил весь мокрый, облепленный репьем Мурада.
– Вот это собака! – насмехался Илларион. – Никак за зайцев нас принимает – по следу идет. Скажи ей, пусть бежит вперед!
– Марш вперед! – приказал я собаке.
Мурада послушно сел.
– Устал пес. Может, и нам отдохнуть и перекусить чего-нибудь, а? – спросил Илларион и опустился на землю.
– Что ж, отдохнем, – согласился я и уселся рядом.
Илларион извлек из сумки вареную курицу, мчади, молодой сыр, бутылку виноградной водки и разложил все это на большом круглом камне. Я, со своей стороны, прибавил к столу пхали[6] из крапивы, лобио, вареную картошку, соль. И пиршество началось.
– Смотри, Илларион, не чавкай громко, зайцев распугаешь! – предупредил я.
– Ты над кем смеешься, урод? Зайцев здесь хоть пруд пруди, только искать их нужно с головой! – рассердился Илларион.
Он наполнил стакан водкой и, произнеся обычное «будем здоровы», осушил его.
– Будем здоровы! – сказал я и тоже выпил.
– Закуси чем-нибудь, сгоришь!
– Подумаешь! Не видал я сивухи!
– Мерзавец! Сивуху поищи у своей бабушки!.. Ну, давай по второй!
– Давай! – охотно согласился я, выпил и вдруг развеселился. – Ну и пробирает! Бьет прямо в почки!
– Еще бы – чистая чача![7]
– Выпьем по третьей, – предложил я.
– Выпьем!
Илларион быстро опрокинул в рот стакан и достал кисет с табаком.
– На вот, возьми мой кисет, табак у меня знатный: стамбульский! – сказал я, протягивая полный кисет.
Илларион взял кисет, понюхал табак, подозрительно взглянул на меня, но все же скрутил козью ножку, зажег, затянулся и… опрокинулся на спину.
– Что с тобой, Илларион?! – кинулся я к нему.
Илларион лежал побледневший, с закатившимися глазами и молчал.
– Мурада, скорей воды! – крикнул я.
Илларион отрицательно покачал головой, медленно приподнялся, долго смотрел на меня покрасневшими глазами, потом глубоко вздохнул и спросил голосом приговоренного:
– Откуда у тебя этот табак?
– Илико подарил. А что?
Илларион наполнил стакан, смахнул слезу, потом простер руку к небу и медленно, торжественно произнес:
– Боже всесильный, покарай всех жуликов и подлецов на свете! Ниспошли на Илико Чигогидзе кару, чтобы корчился он в адских муках и некому было бы подать ему руку помощи, кроме меня! Аминь!
– В чем дело, дядя Илларион?!
– К табаку примешан перец!
– Ну, тогда выпьем по четвертой, и пусть Бог накажет Илико! – сказал я, выпил, и вдруг мне захотелось поцеловать длинный нос Иллариона.
– Дядюшка Илларион, дорогой мой, ты лучше всех на свете! Если б ты знал, как я тебя люблю! У тебя длинный нос и доброе сердце. Если бы не ты, мне б вообще незачем жить на этом свете. Поверь мне, дядюшка Илларион! Дай-ка я тебя поцелую!
– Ну, говоря откровенно, Зурико, дорогой, другого такого мальчика, как ты, и свет не рожал! Это пустяки, что я старше тебя на тридцать лет! Был я твоим ровесником? Был. Будешь ты моим ровесником? Будешь. Спрашивается, какая между нами разница? Никакой. Разве имеет значение, у кого больше волос на голове? Не имеет. Мы друзья! А потому – выпьем…
6