— Вы шутите? — спросила я тогда Тимофеева.
— Нет, мне сейчас не до шуток. Я делаю серьезный шаг в своей жизни.
— И сколько же таких вот шагов вы успели сделать за свою сознательную жизнь? — спросила я дерзко. — В полку летчики, которые учились в училищах под вашим началом, сказывали, что у вас таких шагов было много.
Полковник покраснел, затем сказал, что у него была жена и дочь, но когда его в 1938 году в Забайкалье посадили в читинскую тюрьму, как врага народа, с должности командира авиационной бригады сняли — жена вышла замуж… Женился еще раз, когда меня реабилитировали с возвратом звания, ордена Ленина, которым меня наградили в 1936 году за отличную подготовку личного состава бригады. В 1942 году мы с ней разошлись. Семьи не получилось. Теперь я холост…
Жена брата — Екатерина Васильевна, у которой я теперь жила, сказала мне, как отрубила:
— Не будь глупой. Он тебя любит, жалеет, защищает, помогает. Человек он, видать, хороший. Выходи, Нюрочка, за него за муж и выброси из головы, вернее, постарайся выбросить все свои воспоминания… Надо жить!
Свадьбы, как таковой, и как сейчас ее играют, у нас не было. Мы расписались в ЗАГСе Киевского района города Москвы, да поужинали вдвоем в ресторане гостиницы «Москва», где жил Тимофеев. Потом дали нам путевки в санаторий на Кавказское побережье, пробыли мы там почти месяц, а по приезде в Москву решили съездить к моей маме, в деревню Володово. Мама была тогда такая радостная, такая счастливая, и не ведала я в те дни, что вижу ее в последний раз…
У мужа отпуск заканчивался, он должен был вернуться в Германию, а я решила пожить у мамы. Он уехал, но через три дня вернулся на легковой машине и забрал меня с собой. Пропуска у меня не было, и мы летели на перекладных до Варшавы, а там генерал Полынин дал нам двухместный самолет У-2. В первой кабине летчик, во вторую втиснулись мы — так и полетели. Около реки Одер заглох мотор, кончилось горючие, молодой летчик растерялся и направил самолет на прибрежный лес. К счастью, была высота. Тимофеев через смотровой козырек второй кабины молниеносно наклонился к летчику, вырвал у него ручку управления и успел отвернуть самолет от леса. Мы с «козлами» — самолет то подпрыгивал, то падал, потеряв скорость, — сели на поле, но у Тимофеева в воздухе слетела авиационная фуражка. Мы долго по полю и по кустам искали ее, к счастью, я увидела ее не на земле — она висела на дереве около реки. Это случилось неподалеку от Франкурта-на-Одере. Летчик остался у самолета, а мы пешком отправились в город. Там комендант дал нам машину, и к вечеру мы благополучно приехали в город Коттбус, к месту службы мужа.
«Где же вы, друзья однополчане?»
В Германии в городе Коттбус, вопреки всем запретам врачей, у меня родился сын! Назвали Петром. Я очень долго болела после родов, не могла ходить, видимо, сказалось мое неудачное приземление с парашютом не раскрывшимся полностью. Радовало одно — мальчик был здоровенький.
Через год мужа отозвали в Москву и мы поездом отправились в Союз. В Москве в отделе кадров ВВС Тимофееву предложили генеральскую должность — командира авиационного корпуса на… Камчатке. Он сказал, что не может туда поехать из-за болезни жены. «Другого ничего предложить вам не можем!» — отрезал начальник кадров, генерал Ш. Муж прошел медкомиссию, кстати, он был ранен еще в гражданскую войну. И так мы оба стали пенсионерами. Я — инвалид войны, а он — по приказу № 100.
Жить было негде и мы с горем пополам поселились в Подмосковье, в поселке Обухово, около Монино. Хотели хотя бы гул самолетов слышать… В Обухове родился у меня второй сын и опять «контрабандой» — Игорь. Почему «контрабандой»? Да потому, что врачи строго-настрого запретили мне рожать. И я к ним больше не обращалась до родов. Роды Петра принимал профессор Молитор в Коттбусе. Он тогда меня тоже предупредил, что мне рожать нельзя из-за травмы позвоночника в области крестца. Перед родами Игоря я немножко струхнула и попросилась в роддом города Электростали. Там-то меня и дитё спасли. Спасибо еще надо сказать директору 12-го завода Калистову. Он доставал какие-то лекарства в 4-ом Главном медицинском управлении, куда был прикреплен. С однополчанами связи никакой не было. Наш 805-ый ордена Суворова, Берлинский штурмовой авиаполк был расформирован.
И вот однажды смотрю и глазам свои не верю — стоят передо мной два капитана в летной форме с орденами по всей груди и с кучей детских игрушек в руках. Это были Андрей Коняхин и Лева Кабищер. Боже мой, сколько было разговоров, сколько новостей!..