Стоит, Игорь Николаевич, тысячу раз стоит! И спасибо тебе, дорогой друг, за этот труд… Книга Неверли «Парень из Сальских степей» в Польше стала хрестоматийной. Переиздавалась более десяти раз.
Неверли часто стал приезжать к нам по творческим делам — то на Мосфильм, то Александр Корнейчук пригласит в гости в Киев. Там у Игоря Николаевича на одном из кладбищ покоится мать. Приезжая в СССР, Неверли обязательно звонил нам с мужем и обязательно заезжал «подискутировать», как он называл наши многочасовые беседы. Часто раздавался звонок и из Варшавы.
— Пироги будут? — шутливо спрашивал Игорь Николаевич в ответ на приглашение посетить нас еще раз, а то мы забыли совсем русскую кухню.
— Будут, обязательно будут пироги с картошкой и луком! Будет и любимая вами селедочка под горчичным соусом…
Польский друг смеялся и обещал:
— Обязательно приеду, Анна Александровна. Даю честное слово старого корчековца. — Неверли никогда не забывал, что он ученик Корчека. Он и сам был чудесным педагогом, любил детей и они ценили этот редкий дар.
Однажды Игорь и его жена Зося приехали и привезли с собой малюсенькую собачку. Зося не расставалась с ней даже за столом. Кормила ее со своей тарелки. Откусит кусочек сама и тут же даст откусить собаке. Игорь Николаевич заметил, что мне это не нравится.
— Не обижайтесь, Анна Александровна, на Зосю и на нашу бесцеремонную собаку. Она ведь спасла ее от неминуемой смерти… и Неверли рассказал как это было: — Я работал поздно вечером в своем кабинете, а Зося на кухне переводила с русского на польский книги Коптяевой «Товарищ Анна», «Иван Иванович». Дверь была приоткрыта. И вот, чувствую, собаченка жалобно ворчит и тянет меня за штанину на кухню. Я ее легонько оттолкнул ногой, чтобы не мешала писать. Она убежала на кухню и тут же вернулась назад и опять скулит и тянет за штанину. Я опять досадливо отмахнулся от нее. И вот в третий раз она меня уже с лаем тянет из кабинета на кухню. Я встал, потянулся, поругался на собаку, чтобы Зося слышала и вышел в кухню. Зося лежала бездыханно на полу… Я бросился к ней, затем к телефону — вызывать «Скорую помощь». Стал делать Зосе искусственное дыхание, применил и нитроглицерин, и нашатырный спирт. Но она не дышала… К счастью, «Скорая» оказалась скорой, приехала быстро. Сделали Зосе укол, другой и она пришла в себя. Врачи сказали, что еще бы минут пять и… Вот Зося и не расстается со своей спасительницей.
Я молча положила на тарелку Зоси самый вкусный кусочек мяса для спасительницы…
А в западногерманском журнале «Дойче фальширмегер» («Немецкий парашютист»), бывший офицер гитлеровской армии, писал: «Наша парашютно-десантная дивизия была переброшена из солнечной Италии в кромешный ад Восточного фронта. Под ударами авиации русских мы пережили в тот день очень тягостное состояние. Мне не раз что-то нужно было на перевязочном пункте, и там я был свидетелем такого случая.
С передовой на санитарной повозке привезли русского летчика. Парень выглядел довольно-таки сильно искалеченным в своем обгоревшем, разорванном в лохмотья комбинезоне. Лицо было покрыто маслом и кровью.
Солдаты, которые его доставили, рассказывали, что летчик выбросился из горящего самолета и опустился около их позиций.
Когда в санитарной палатке сняли с него шлем и комбинезон, все были ошеломлены: летчик оказался девушкой! Еще больше поразило всех присутствующих поведение русской летчицы, которая не произнесла ни единого звука, когда во время обработки с нее снимали куски кожи… Как это возможно, чтобы в женщине была воспитана такая нечеловеческая выдержка?!»
Вот так, много лет спустя после войны, я узнала кое-что еще о трагическом дне в моей жизни — взгляд со стороны противника…
Януш Пшимоновский показал мне и отзывы немцев о наших «ильюшах». Вот что они писали:
«Впервые я попал под удары русских штурмовиков 15.8.44 г. вспоминает унтер-офицер 476-го батальона, 55-го полка, 17-й пехотной дивизии: — Штурмовке подвергся наш батальон, отступавший по лесной дороге. Нас застигли врасплох, потери были очень велики. Я насчитал более 25 трупов. Раненых было еще больше. Оставшиеся в живых лишились речи, они были оглушены…»
Другой немец, командир взвода, вспоминает все пережитое мною ранее:
«После такой работы своей авиации русская пехота может продвигаться свободно. Небольшие зажигательные бомбы, применяемые штурмовиками, губительны по своему действию. Если они попадают в танк или бронемашину, последние горят как свечи. Я сам видел, как полыхали три танка, подожженные этими маленькими бомбами. Я не первый день на франте. Мне пришлось пережить не одну бомбежку. Большинство потерь приносит штурмовая авиация. Она устраивает сплошной ад…»