И, силясь перекричать гул мотора, я кричу:
— Готова!
Через переговорный аппарат получаю указания: в полете инструктор все будет делать сам, а я — только мягко держаться за управление и запоминать действия рулями.
— Старайтесь заметить направление взлета, ориентиры разворотов. Взлетаем! — слышу наконец команду.
В воздухе говорит один инструктор:
— Старт юго-западный. Справа Голицыно, Большие Вяземы, слева железнодорожная станция Малые Вяземы. Выполняем первый разворот.
Я вся — внимание. Стараюсь запомнить, что там, внизу, не упустить бы и работу с рулями самолета…
— Под нами станция Малые Вяземы. А вот здесь второй разворот, запоминайте, — настойчиво продолжает Мироевский.
Когда мы пролетаем над пашней, самолет сильно качнуло. Я, бросив управление, ухватилась обеими руками за борта, а инструктор словно и не заметил моего движения.
— Высота триста метров, летим по прямой. Управляйте самолетом !
Вот этого я не ожидала. Но принимаюсь работать педалями, ручкой управления, сектором газа.
Спокойно летевший в горизонтальном полете самолет начал крениться то в одну сторону, то в другую, то задирать нос выше горизонта, то опускать его как лошадь у плохого седока.
Помню, была у нас в деревне лошадка по кличке Лидочка. Купили ее по дешевке, не зная ее характера. А характер у Лидочки оказался трудный. Очень она не любила работать. То не хочет везти воз — ляжет прямо в оглоблях и не встает, пока не проголодается. То задумает седока сбросить и сделает это именно тогда, когда от нее и не ждешь.
Попросили как-то меня отогнать Лидочку в луга. Села я на нее верхом и поехала. Все шло сначала хорошо, но стоило мне ослабить повод, как она сразу же с рыси перешла в галоп — и понесла, понесла… Пытаюсь остановить ее, дергаю за повод, кричу: «Тпру, тпру!» — куда там! Она несет прямо на лес, а я подпрыгиваю на ее спине без седла, ухватившись руками за гриву, и ору что есть мочи: «Помогите!..»
Но все напрасно. Скоро лес, и надо прыгать. Прыгнула, но ногой зацепила за повод. Лидочка протащила меня по земле какую-то малость и остановилась…
Так было и в том полете. Машина в неумелых руках не желала подчиняться. И мне казалось, что прошла целая вечность, прежде чем инструктор взял управление. Самолет сразу успокоился, а меня охватило отчаяние: «Все, отлеталась! Неспособная, да к тому же трусиха…» Хотелось только одного чтобы никто не знал о моем позоре: не справилась с самолетом даже на прямой! Рушилась моя надежда стать летчиком.
А Мироевский как ни в чем ни бывало говорит о третьем развороте, просит следить за посадочным «Т» — параллельно ли знаку идем. Закончив третий, инструктор убирает газ, и со снижением мы подлетаем к последнему, четвертому, развороту. Я держусь за ручки управления, но так, чтобы не мешать инструктору.
Вот он переводит машину на планирование, затем выдерживает над землей и приземляет ее на три точки.
— Все, — слышу голос в наушниках. — Приехали! Теперь рулите на стоянку.
А я перевожу по-своему: «Все, отлеталась. Отчислит, как неспособную».
Сам зарулив машину на место, Мироевский выключил мотор и стал вылезать из кабины.
Я, отстегнув ремни, тоже неловко выбралась на крыло и спрыгнула на землю.
— Разрешить получить замечания? — спросила тихо, не поднимая головы.
— Что с тобой, Егорова? Не плакать ли собралась?
— Ничего у меня не вы-хо-ди-ит!
— А у кого сразу выходит? — засмеялся Мироевский. — И Москва не сразу стоилась…
Я — летчица!
Первое воскресенье июня день был, как день: яркий, теплый, летний.
С рассветом кое-где на горизонте еще высились причудливые дворцы белых облаков, но к началу полетов и они растаяли. Небо высветилось. Погода что надо — авиационная. Ветерок, правда, шалил немного. Но в меру.
Аэродром по привычке проснулся рано. И когда диск солнца поднялся над вершинами деревьев, высокий, худой наш инструктор Мироевский уже обходил молча строй учлетов. Он почему-то сегодня придирчиво осматривал нас, как солдат в строю, наше летное обмундирование. Как всегда, как много раз до этого. И так же приветливо своим красивым, неожиданно низким голосом произнес:
— Первой со мной полетит Егорова, если нет возражений.
Какие уж тут возражения. Шаг из строя, и вся моя фигура выражает полную готовность.
— Разрешите садится?
— Садитесь…
Я ловко вскочила на крыло. Затем перемахнула в кабину. Заднюю. Так положено. В передней — место учителя.