Так и порешили с моим образованием. А в тот вечер, помню, мама продолжала рассказывать вспоминая о былом:
— Мы, володовские, были приписаны к Бараньегорскому приходу. Какая же там была красивая церковь с высокой колокольней! Один колокол был такой голосистый, что даже у нас в деревне было слышно, как он зазывает к заутрене или обедне. Все порушили при советской власти…
Староста вот был в деревне. Все вопросы решали на сходке и не нужно было идти к районным властям за десять километров. Придешь, а там или обеденный перерыв, или заседание, или скажут что приема нет сегодня, — вот и хлюпай обратно по бездорожью не солоно хлебавши.
— Так, что, по твоему, раньше — до Октябрьской революции жили лучше?
— Несомненно! — твердо ответила мама. — Ведь был порядок. Если нагрешишь, — идешь в церковь к священнику исповедоваться и вроде на душе станет легче. С жалобой идешь к своему старосте, он вот тут недалеко жил от нашего дома. Староста по справедливости рассудит, потому что он наш, деревенский, у всех на виду и напраслины не допустит.
— Довольно, мама, дореволюционное время восхвалять. Посмотреть кругом одна нищета осталась нам, строителям социализма, — по-пионерски уже сопротивлялась я «пережиткам прошлого». Но у мамы был свой взгляд на жизнь.
— Ой, дочушка! Так прошла первая мировая война, потом эта Октябрьская революция, затем гражданскую развязали. Сколько из-за этого разрушений, крови, слез… Комиссары после революции начали все разрушать, богохульствовать…
В тот год в деревне Ново открылась семилетка ШКМ — школа крестьянской молодежи, и я поступила в пятый класс. В ту школу из нашей деревни ходило семеро ребятишек. Каждый день — пять километров туда, пять обратно — и в стужу, и в дождь, и по занесенным снежным дорогам, и по непролазной грязи. В шестой класс мы уже ходили только вдвоем. Я, да Настя Рассказова.
Учились, помню, во вторую смену, домой возвращались поздно. Особенно плохо было ходить осенью: темень, грязь по колено. Полем идти веселей, чем лесом, и мы пели песни, а приближаясь к лесу, замолкали. Лес пугал своей таинственностью, все казалось, что стоит только в него войти, как схватит кто-то страшный. Иной раз и волчьи глаза светились в темноте…
Из школы мы с Настей стали возвращаться все позже и позже. Учитель математики и физики Константин Евгеньевич Белаевский оставлял нас порешать непрограммные, придуманные им самим задачи. Радовался он, да и мы тоже, если решали те задачки «своим» способом! Он загорался, смотрел в наши тетрадки, искренне, как нам казалось, удивлялся нашим способностям и предлагал «раскусить еще один орешек», который якобы и сам не сумел одолеть. Константин Евгеньевич учил нас самостоятельности мышления. Нередко мы «из ничего» делали приборы для физических и химических опытов, мастерили игрушки и разные поделки для украшения класса и школьного зала. А с учительницей русского языка и литературы репетировали, а потом ставили спектакли, да не только в нашей школе, но и в деревнях Замошье, Прямухино, Велеможье (вельможи здесь жили Полторацкие), Тавруево, Обобково, Баранья Гора… Названия все древние. Взять хотя бы Тавруево и Обобково. Здесь была битва против татаро-монгольской орды. Когда татары взяли Торжок, новоторжокская дружина отступила в леса. На помощь ей вышла новгородская дружина. Соединившись, они дали татарам большое сражение. Вот тут оно и было — у Бараньей Горы. Вернее-то не Баранья Гора, как теперь говорят и пишут, а Бранья Гора. Была брань. Здесь наши и остановили татар-то. Здесь и погибли полководцы Батыя — Таврул и Обоб. Их похоронили, а войско без полководцев — ничто. Орда не дошла до Новгорода. Обо всем этом нам рассказывала учительница истории и мы даже всем классом написали на эту тему пьесу.
До сих пор с благодарностью и душевным восторгом вспоминаю я учительницу Анну Дмитриевну. Она, бывало, войдет в класс — высокая, с гладко причесанными русыми волосами, в своей постоянной «униформе» — белой кофточке и черной юбке, как-то по-доброму сверкнет синими глазами, скажет: «Дети, сегодня поговорим об истории нашего родного края», — и мы, зачарованные и гордые, слушаем, дивимся и радуемся тому, что вот какая красивая наша Родина и какие героические были наши предки…
Она нам рассказывала еще о том, что на Бараньей Горе (кстати, горы тут особой нет, а есть несколько холмов, на которых небольшая деревенька с церковью) бывали художники Н.К. Рерих, а позднее К.Ф. Юон. У Рериха о здешних древних местах написана картина «Горец» а Юона — «Табун».