— … чтобы на руках носил, не пил, не ругался, все мне прощал, был добр ко мне, уважал, — монотонный бубнеж, доносившийся из зеркала уже действовал мне на нервы. В груде мусора валялись какие-то книги в пестрых обложках. Буквы расплывались и превращались в знакомые. На обложках книг в позах очень многообещающих располагались полуголый парочки, страстно лобзаясь и закатывая глаза от нахлынувшего экстаза.
Я осмотрелась по сторонам, подняла одну из книг и открыла ее на первой попавшейся странице с закладкой.
«Дик снял трусы и подошел к ней, держа свое орудие наперевес. Марта была не готова к такому повороту событий, но Дик вбежал в нее с разбега, вгрызаясь зубами в ее ухо. Стоило ему только пососать ее мочку, как Марта растаяла и обняла его могучие плечи, готовая отдаться со всей страстью на милость победителя. Дик рычал, стонал, и звериная старость одолевала его. Нежные девичьи груди Марты ритмично колыхались на весу…».
Я прокашлялась, пытаясь понять для чего это здесь? «Ты куда разбежался?», — спросила бы я на месте Марты, понимая, что ее ждет незабываемая ночь любви. Мужик, берущий разбег для столь важного мероприятия, начинал мне нравиться своей ответственностью. Не знаю, как она, но я бы в последний момент, глядя на мужика с орудием наперевес, резко отошла бы в сторону. А потом долго смотрела, как он гладит раненного об стену бойца. Или заколачивает дырку в стене. Тут все от мужика зависит!
А вот, глядя на звериную старость, Марте следовало бы задуматься. «Это был лучший мужчина в моей жизни!», — роняя скупую слезу Марта, хороня мужичка — хомячка.
Заинтригованная столь внезапным просветлением, я взяла следующую книжку, на обложке которой слились в экстазе два потных полуголых разнополых тела. Половина мужской груди была почему-то выбрита, а другая напоминала махровый коврик для ванной. Книга открылась на первой попавшейся странице, с замусоленным уголком. «Эдуард был неумолим! Он вошел в нее, как входит победитель в осажденную крепость! Он повернул к ней лицо, но тело развернулось в другую сторону! Бедняжка все еще пыталась вырвать и убежать, уверяя, что невинна, как майская роза. Джейн выворачивалась, но Эдуард целовал то ее колено, то живот, то спину, то затылок, ненасытно впиваясь в ее губы. — О, нет Эдуард! Я все еще девственница! — кричала она, пока у нее был занят рот. Эдуард упал на колено, но Джейн отшатнулась оторвав свою руку. — Будь моей женой! — заорал Эдуард, побежав за нею на коленях по лестнице резвым жеребцом…»
Я проморгалась, пытаясь понять, чем именно кричала Джейн, если у нее был занят рот, и на секундочку представила, как мужик резво бежит за девушкой на коленях. Прямо не бежит, а скачет. Только вот интересно, галопом или аллюром?
Еще одна книга была раскрыта и валялась обложкой вверх, на которой хлипкий мужичок нес красавицу в сторону зрителя. На лице мужика читалось: «Не понравилась, дайте другую!». Ну-ка, а что у нас здесь?
«Чарльз бросил Мэри на кровать, а она глухо застонала. Он лег сверху, слыша, как она страстно стонет на полу! — Тебе хорошо? — спросил Чарльз, глядя в ее побледневшие глаза и в открытый рот!».
Недолет, перелет, недолет! По своим артиллерия бьет! С криком «Па-а-аберегись!», некий Чарльз бросает свою Мэри, но не добрасывает до кровати. А потом, еще главное, интересуется, глядя на ее ушибленный попинс, хорошо ли ей? Но меня почему-то больше интригует, что он хотел найти у нее во рту? Какие признаки страсти таинственный Чарльз хотел там разглядеть? Воображение, успокойся, не надо так со мной! "Ты что ела? Открой рот пошире!" — заглядывает любопытный мужик, пристально прищуриваясь. "Ой, а у тебя там кариес!", — замечает он с профессиональным интересом, не забывая при этом заниматься процессом.
«Он достал своего змея. Змей обрадовался новой норке и тут же юркнул в нее! Его змей любил теплые и просторные норки, в которых до него еще никто не побывал! — Ты еще здесь? — томно прошептал он, целуя ее живот!»
Нет, не здесь, дорогой акробат. Ушла в другую комнату. Погоди немного, сейчас вернусь! Пять минут! Сейчас попью водички и снова приду!
Я деликатно положила книгу на место, глядя на скривившуюся, как при остром приступе аппендицита, даму на обложке в объятиях мелкого, но очень страстного кавалера.
Может, прибраться? А то тут такой бардак! Так понимаю, что здесь я живу.
— … чтобы был верным и никогда не изменял, чтобы не гулял с дружками, не заглядывал под юбки, — перечисляло зеркало, пока я пыталась хоть немного разложить вещи.