Выбрать главу

Открыв черную сумку. Хинч начал складывать в нее пачки купюр, Хауленд с тревогой наблюдал за ним.

— Вы берете слишком много, — запротестовал он. — Мы же договорились. Где моя доля?

— Вот. — Фуриа трижды выстрелил в него с небольшим промежутком между первыми двумя выстрелами. Колени бухгалтера подогнулись, и третья пуля угодила двумя дюймами выше первых двух. Свет лампы упал ему на лысую макушку. Его нос издал хлюпающий звук, ударившись о виниловый пол.

Фуриа подул на пистолет, как это делают плохие парни в вестернах. Это был восьмизарядный «вальтер» с двойным спуском, которым он обзавелся при ограблении ломбарда в Джерси—Сити. «Эта штуковина лучше, чем женщина, — говорил он Хинчу. — Даже лучше, чем ты». Подобрав левой рукой три гильзы, Фуриа сунул их в карман — в правой он держат пистолет.

— Ты уложил его наповал, — сказал Хинч, глядя на Хауленда. Кровь начала вытекать из—под тела бухгалтера на винил. — Надо сматываться, Фур. — Он уложил в сумку все деньги вплоть до монет и застегнул «молнию».

— Я сам скажу, когда сматываться. — Фуриа огляделся вокруг, словно у них было полно времени. — Ладно, уходим.

Он двинулся к двери. Хинч замешкался, как будто ему не хотелось покидать Хауленда.

— Он спросил, где веревка. — Усмехаясь, Хинч демонстрировал дырку на месте двух передних зубов. На нем были черная кожаная куртка, черные джинсы и голубые кроссовки. Рыжеватые волосы спускались до плеч. Маленькие серые глазки со странными розоватыми белками поблескивали по обеим сторонам сломанного во время занятий боксом носа. — Мы забыли и кляп.

— Хинч!

— Иду, Фур. — Хинч с довольным видом вышел следом за Фуриа.

* * *

— Так я и знала, — сказала Голди, когда Хинч разворачивал «крайслер».

— Что ты знала? — Фуриа держал сумку с деньгами на коленях, как ребенка.

— Я слышала выстрелы. Ты убил его.

— Да, убил.

— Глупо.

Полуобернувшись, Фуриа ударил ее по лицу левой рукой.

— Мне тоже не по душе дерзкие шлюшки, — с одобрением сказал Хинч и поехал наискосок через стоянку, не включая фар. Перед поворотом он затормозил. — Куда ехать дальше, Фур?

— Через мост к транспортной развязке.

Хинч свернул налево и зажег фары. Дорога была пуста, и он придерживался скромных тридцати миль в час.

— Ты сама на это напросилась, — сказал Фуриа.

Из курносого носа Голди текла струйка крови. Она приложила к нему платок.

— Тебе пора научиться следить за своим языком, когда говоришь со мной, — продолжал Фуриа.

Хинч одобрительно кивнул.

— Зачем тебе было его убивать? — отозвалась Голди. Фуриа по—своему извинился, и они оба, в отличие от Хинча, это понимали. — Неужели из—за его доли?

— Лучше не оставлять свидетелей. Хауленд наверняка не болтал о нашей сделке. Хинч и я были в перчатках, а пушку я выброшу, как только мы раздобудем другую. Эти три пули нам никогда не пришьют, Голди. Я даже подобрал гильзы. Тебе не о чем беспокоиться.

— Я не люблю убийств.

— Заткни пасть, сучка, — сказал Хинч.

— Заткни свою, — прикрикнул на него Фуриа. — Мы с Голди сами разберемся. И не обзывай ее больше, понятно?

Хинч промолчал.

— Из—за его доли, Голди? — продолжал Фуриа. — А еще проторчала год в колледже! — Он говорил как добрый учитель. — Я даже школу не закончил и то знаю, что лучше делить на троих, чем на четверых. Его доля дает нам лишние шесть штук.

— А ты уверен, что он мертв?

Фуриа рассмеялся. Они ехали через реку Тонекенеке по мосту, за которым находилась транспортная развязка с заправочными станциями. Рядом виднелась неоновая вывеска «Закусочная Элвуда».

— Остановись здесь, Хинч. Я проголодался.

— Мои родственники все еще живут здесь, Фур, — предупредила Голди. — Что, если меня заметят?

— Сколько лет ты не была в этой дыре? Шесть?

— Семь, но…

— И волосы у тебя тогда были темно—каштановые, верно? Да и выглядела ты пай—девочкой — не то что теперь. Никто тебя не узнает, а я хочу жрать.

Голди облизнула алые губки. Фуриа всегда был голодным после очередного дела. В такие времена казалось, будто его во младенчестве насильно отняли от материнской груди, так и не возместив ущерб. На лице Хинча отразилось сомнение.

— Я же сказал тебе, Хинч! Тормози!

Хинч свернул с развязки. Ни он, ни Голди больше не произнесли ни слова. Фур слишком рискует, думала Голди. Когда—нибудь это плохо кончится.

На стоянке было около дюжины легковых и грузовых машин. Хинч выключил мотор и начал вылезать.

— Погоди. — Фуриа повернулся, обследуя лицо Голди при фиолетовом свете неоновой вывески. — У тебя на носу кровь. Вытри ее.

— Разве я не вытерла?

Он достал салфетку из бардачка, плюнул на нее и протянул ей:

— С левой стороны.

Голди глянула в зеркальце пудреницы, стерла пятно и воспользовалась пуховкой.

— Теперь я выгляжу нормально для деревенской дурочки?

Фуриа засмеялся второй раз за три минуты — он явно был на взводе. Ночью в постели он постарается быть неутомимым.

— Ты сядешь у стойки, — сказал Фуриа Хинчу, — а мы с Голди найдем укромное местечко. Как думаешь, Голди?

— Разве имеет значение, что я думаю?

— Никакого, — весело отозвался Фуриа. Он вышел из машины с черной сумкой и, не оборачиваясь, направился к закусочной.

* * *

Закусочная была хотя и не пустой, но отнюдь не переполненной. Фуриа вошел первым и перехватил отдельную кабинку у подростков с чизбургерами и пивом. Голди быстро присоединилась к нему, не сумев избежать восторженных взглядов посетителей. Впрочем, она не заметила никого из знакомых. Скользнув за перегородку, Голди спрятала мини—юбку под крышкой столика из фальшивого мрамора. «Я говорила Фуру, что сегодня вечером мне лучше надеть слаксы, — сердито думала она, — но ему обязательно нужно демонстрировать мои ноги. Теперь эти жеребцы наверняка меня запомнят».

Хинч вошел через минуту, опустился на табурет у стойки и тут же уставился на одну из официанток, только что вышедшую из кухни.

— Лучше присматривай за ним, — посоветовала Голди. — Он уже положил свинячьи глаза на девушку.

— О Хинче не беспокойся, — отозвался Фуриа. — Что будешь есть, куколка? Стейк с картошкой?

— Я не голодна. Просто кофе.

Пожав плечами, Фуриа снял перчатки и начал барабанить по столу наманикюренными ногтями. Его итальянские глаза поблескивали, а кожа при неоновом освещении приобрела зеленоватый оттенок.

Зал наполняли музыка, разговоры, звяканье посуды, запахи жареного мяса и лука. Фуриа жадно впитывал их. Его взгляд выражал гордость собственной удачей и сожаление, что здешние деревенщины не могут ощутить его могущество. Голди видела этот взгляд раньше, и он всегда пугал ее.

— Эй, ты! — окликнул Фуриа девицу, которая, вихляя задом, несла поднос в соседнюю кабинку. — Мы не можем ждать целый год.

Голди закрыла глаза. Когда она открыла их, официантка, наклонившись и едва не касаясь левой грудью рук Фуриа, убирала грязные тарелки с их стола.

— Сейчас вернусь, ребята. — Девица провела по столу тряпкой и выплыла из кабинки.

— Эта цыпочка недурно экипирована, Голди, — заметил Фуриа. — Почти не хуже, чем ты.

— По—моему, она меня узнала, — сказала Голди.

— По—твоему?

— Я не уверена, но могла узнать. Она училась в старших классах, когда я уехала из Нью—Брэдфорда. Ее зовут Мэри Григгс. Давай сматываться, Фур.

— Меня тошнит от твоих страхов, ну и что, если она тебя узнала? Это свободная страна, верно? Два человека имеют право перекусить.

— К чему рисковать?

— А кто рискует?

— Ты с твоей сумкой и пушкой.

— Уйдем, когда я съем мой стейк. Заткнись — она возвращается… Один стейк поподжаристей, с картошкой, и два черных кофе. И постарайся принести до утра.