Тэсс кивнула. У еще качающихся дверей в палату она обернулась. Марк сидел, держа на руках дочурку, и не обращал ни на кого внимания. Хэтти блаженно закрыла глаза, а он легонько покачивал ее, напевая, как догадалась Тэсс, аборигенскую песенку, которой он научился у своей няни. Слов Тэсс не понимала, но от жалобной мелодии ей хотелось плакать. Мальчикам Марк никогда ее не пел — берег для Хэтти.
Консультант был предельно лаконичен. У него очень мало времени: в конце концов, ему приходилось дважды в день спасать человеческие жизни. Он объяснил им, что отверстие у Хэтти очень маленькое — это они и так уже знали, — что операция почти наверняка пройдет успешно, что они сделают что-то вроде тонкой заплатки; и если и останется крошечная дырочка, то она никак не повлияет на работу ее сердца в отличие от этого отверстия, которое пропускает кровь из одного отделения в другое, давя на легкие и создавая опасность для ее жизни. Но все же это открытая операция на сердце, и нельзя исключить вероятность того, что что-то пойдет не так, хотя риск небольшой. Вероятность неудачи очень невелика, ситуация благоприятная. Операция займет часов пять, потом Хэтти переведут на аппарат искусственного дыхания в отделении интенсивной терапии, так что лучше им чем-то заняться, пока идет операция. Родители могут остаться с дочерью до анестезии.
Тэсс и Марк провели ночь на узкой кровати в части больницы, выделенной для родителей. Комнатка была маленькая и душная. Они занялись любовью, и Тэсс, хотя совсем этого не ожидала, уснула как ребенок. А вот Марку не спалось, и в шесть утра он отправился пить едва теплый кофе в больничной столовой, а потом вышел наружу покурить. Он стоял у больничных мусорных баков, глядя на узкую лондонскую улочку. Начинался дождливый день, люди жили своей нормальной жизнью, шли к метро, из кафе выносили мусор, продавцы в магазинах открывали витрины. Таксист ждал клиентов, читая газету.
Перед тем, как спуститься в операционный зал, медсестра сняла с Хэтти пижаму и надела на нее зеленый халат. Завтракать ей не разрешили, и лекарства дали рано, еще до того, как Марк и Тэсс зашли ее проведать. Хэтти была сонная и плохо понимала, что происходит.
Когда дочь подняли на каталку, которая должна была отвезти ее вниз, Тэсс взяла из кроватки любимого лося Хэтти. Это была странная игрушка с большими меховыми рогами и смешным длинным носом, которую в семье звали Поцелуй-лось. Когда Хэтти укладывали спать, обязательно полагалось поцеловать сначала ее, потом лося, и он спал у нее на груди. Тэсс пристроила лося рядом с дочуркой, которая открыла глаза и посмотрела на маму замутненным взглядом.
У дверей в кабинет анестезиолога Тэсс заколебалась. Через открытую дверь она видела врача, операционных сестер, стол, цилиндры с кислородом и металлическую тележку, на которой на темно-зеленой подстилке были разложены инструменты из сверкающей стали.
— Все в порядке, — Марк держался прекрасно. — Я пойду с ней. Ты возьми Поцелуй-лося.
— Давай вместе посчитаем, — сказал анестезиолог. Хэтти крепко держалась за руку Марка, и ее сонные глаза не отрывались от его лица. Марк улыбнулся дочери.
— Ну же, Хэт. Ты умеешь считать. Один, два, три…
Хэтти шепотом начала считать.
— Папа, я очень… — Она сжала его руку, и глаза закрылись.
— Можете отпустить.
Марк посмотрел на Хэтти, борясь со страстным желанием взять крошку на руки и убежать с ней куда-нибудь, где бы она была в безопасности. Вместо этого он улыбнулся анестезиологу и вышел.
Тэсс сидела на деревянной скамье в коридоре. Он сел рядом с ней, обнял за плечи и притянул к себе.
— Ты не представляешь, как я тебя люблю.
Тэсс прильнула к мужу, ее светлые волосы рассыпались по его синему свитеру. Привычным жестом Марк легко коснулся впадинки на ее затылке и, ощутив тепло, прижался губами к волосам.
Они гуляли по соседнему парку, сидели на скамье у озера, глядя, как приземляются утки, будто самолетики, вытягивая лапы и раскидывая крылья. Потом пили кофе в кафе и долго говорили о Хэтти, о том, какая она замечательная. Марк сказал, что с самого рождения испытывал к дочери совсем не такие чувства, как к мальчикам. Он ими гордился, но был очень рад появлению Хэтти, его переполняла любовь к ней, и, не стесняясь отцовских чувств, он мог обнимать и целовать свою малышку. С сыновьями приходилось сдерживаться, чтобы не переборщить. С ними всегда будет все в порядке, они же мальчики и должны быть сильными. А Хэтти… Он ощущал такую же потребность защищать ее, как и с Тэсс. Это придавало особенный смысл его жизни.