Глава 13
Что-то сломалось, там, за рёбрами, где должно биться сердце. Теперь в том месте непрерывно гудело, сжималось от холода, а иногда наоборот плавилось от внезапного огня. И то, и другое причиняло острую боль, пронзающую от макушки до пят.
Но боль не самое страшное. Боль — это даже хорошо, потому что я ее чувствовала, потому что она намекала, что как бы еще жива. Пока жива. Желание цепляться за этот мир с каждой секундой становилось все слабее. Зачем? Если кругом обман и под ногами нет твердой земли? Если все, чем я дорожила, рассыпалось в пыль и обесценилось?
Я привыкла бороться. Всю жизнь куда-то карабкалась, цеплялась зубами и когтями, чтобы удержаться на плаву. Привыкла ставить цели и достигать их, идти к ним как бы ни было тошно и больно. Привыкла…
Только что делать с осознанием, что цели оказались никчемными? Что я пробивала лбом ворота, рвалась вперед, потому что «так надо», а за финишной чертой не оказалось ничего кроме горсти пепла. И этот пепел — все, что осталось от моей жизни, моей любви.
Для чего цепляться дальше, если все самое важное и ценное в этой жизни я уже сломала? Раскрошила на мелкие куски, растянуло по волокнам и испохабила?
И ради чего? Ради мести, которая не имела смысла, потому что мстить было не кому и не за что.
Меня просто использовали, как листок туалетной бумаги. Подтерлись, испачкали и в конце сказали, что не нужна, что могу проваливать…
Я вспоминаю Алёнино лицо в тот момент, когда она рассказывала правду, и морщусь. На нем было ликование, злорадство и ноль сожалений. Подруга моя, сестра, часть моей стаи… та, ради которой я была готова на все, та, за чью «смерть» я винила не только Кирсанова и себя, собиралась мстить до конца, чего бы мне это ни стоило…
Все пустое. Фейк, игра. Я просто была марионеткой в чужих руках, бестолковой куклой, которую скрутила в бараний рог хрупкая девочка с глазами ангела и черной душой.
Ее ненависть пробила насквозь грудную клетку, легко снося защитные оболочки. Я всю жизнь считала себя сильной, но Алене одним махом удалось поставить меня на колени, обесценив все — мои дела, порывы, чувства. Меня саму.
Я никто. Просто дура. Все мои потуги – никчемны и бессмысленны. Я сама – полная бессмыслица.
В одно мгновение мир вокруг меня потерял все краски, переодевшись в серые тона. Отдалился, потерял четкость. Я не чувствовала запахи, не различала звуки — они смешались в бесформенную какофонию. Окружающая действительность словно тонула в дымке, становясь все более размазанной и блеклой.
Хотелось только одного — спать. Лечь в кровать, отвернуться лицом к стене и ни о чем не думать. Пусть за спиной творится что угодно – мне плевать.
Мне уже на все плевать…
Я сгораю в своем собственном аду и не вижу ни единого проблеска на горизонте. Где-то там, далеко осталась Сашка. С ней все будет хорошо, она сильная, сильнее меня, жестче. Еще дальше – Кирсанов. Его образ прячется от меня за черной пеленой. Слишком больно вспоминать, слишком неправильно, поэтому мозг укрывает эту часть, стараясь оградить меня от еще большего падения.
Я не могу сконцентрироваться, мысли расползаются, как травленные тараканы. Тону, и больше не за что ухватиться.
— Обед, — раздается голос над самым ухом.
Я даже не заметила, как охранник, в котором два метра ростом и килограмм сто спортивного веса, проник в комнату. Не услышала ни скрипа дверей, ни шагов, не почувствовала сквозняка из отрытой двери.
Просто киваю, а когда он уходит, натягиваю одеяло на голову и закрываю глаза.
Следующая фраза, выдирающая меня из забытья:
— Ужин.
Кажется, в голосе говорившего проскакивает недовольство, но мне так все равно, что я лишь жму плечами.
Ужин и ужин. Я-то тут причем?
К еде в тот день я не притрагиваюсь, потому что аппетита не просто нет, он умер. Организм будто скрутил на минимум все свои функции и впал в анабиоз. Я спала, спала, спала. Выныривала из душного сна и, получив болезненный укол в подреберье, снова проваливалась в серую дрему. Там лучше. Там не больно, не страшно, там никак. Нет мыслей, нет спазмов, сдавливающих легкие, и меня там тоже нет.
И снова голос надзирателя;
— Завтрак.
Оставьте меня в покое…
Увы, оказывается, я сказала это мысленно, а охранников не учат читать мысли. Как жаль.
— Вам надо поесть.
— Я не хочу, — чужим голосом.
Я и правда не хочу — голода ноль.
— Надо! В вашем положении голодать вредно.
— В моем положении… ах, да.
Забыла.
Я поднимаюсь с кровати и начинаю уныло ковыряться в тарелке. Какая-то каша. Какая именно не могу понять, потому что нет вкуса, нет обоняния, а на вид…на вид мне все равно.
С трудом запихав в себя пару ложек, я снова возвращаюсь в кровать. Завтрак словно кусок металла падает в желудок, не вызывая ни сытости, ни удовлетворения. Мне неприятно, тошнит, но плевать. Переворачиваюсь на другой бок и прячу голову од подушкой.
И снова мне не дают отключиться. Приходит второй охранник и зовет меня на какую-то прогулку по лесу.
Что я там не видела? Деревья и деревья.
Я отказываюсь, и после этого наступает блаженная тишина. Меня наконец-таки отставляют одну, и я спокойно продолжаю тонуть. Все глубже и глубже. Растворять в сером тумане.
Кажется, кто-то еще раз заходит в комнату и приносит еду. Я даже не оборачиваюсь, не реагирую. Мне ничего не надо. Просто оставьте меня в покое.
***
Осенью темнеет рано. Я не знаю сколько времени, но за окном уже густые сумерки. Мне в них комфортнее, потому что жизнерадостные лучи солнца режут по нервам и еще сильнее загоняют депрессию. Я ненавижу свет и не имею на него право. Мой удел – темнота, в которой едва различаешь знакомые контуры и каждый звук наполнен угрозой. Я не боюсь этих угроз. Кажется, я уже вообще ничего не боюсь. Все говно, которое могло случиться – уже случилось, остается только черпать его большой ложкой и глотать.
Я слышу скрип ворот и размеренный гул двигателя. По потолку яркой полосой проходит свет фар, и в нем черными страшными силуэтами отпечатываются тени деревьев.
Эти образы созвучны с тем, что у меня внутри, и я зависаю на них. Некоторое время смотрю, лениво перетекая взглядом от одного изгибы к другому, потом снова отворачиваюсь к стенке. Потому что надоело, потому что неинтересно, потому что снова проваливаюсь в дрему. Я чувствую себя уставшей несмотря на то, что весь день провела в кровати, меня одолевает такая слабость, что не могу даже рукой пошевелить. А может, не хочу. Может, это и не слабость вовсе, а апатия. Но какая на хрен разница? Никакой. Просто не трогайте меня, не приходите ко мне, не говорите со мной.
К сожалению, кому-то явно наплевать на мои желания.
Сначала на лестнице раздаются жесткие шаги, потом дверь в комнату открывается, да так резко, что ударяется ручкой по стене. Этот звук взрывается у меня в голове сотней обжигающих, колючих залпов и болью в висках.
Следом за ней – резь в глазах, потому что этот бесцеремонный некто со всей дури шлепает ладонью по выключателю, проходит вглубь комнаты и зачем-то открывает настежь окно, запуская внутрь холодный воздух, а потом добивает требовательным:
— Вставай!
Вместо этого я натягиваю одеяло на макушку, пытаясь спрятаться в душной темноте.
— Подъем, Таисия!
Мой спасительный кокон рушится в один момент. Его просто сдирают и бросают на пол. Так же отнимают подушку, когда я, не открывая глаз, пытаюсь спрятаться под ней.
— Оставь меня в покое.
Разве я так много прошу? Однако мой мучитель не желает дать мне даже такой мелочи. Вместо этого хватает за щиколотку и тянет к краю кровати. Я даже опомниться не успеваю, как оказываюсь в вертикальном положении. Ноги едва держат, но на плечах сжимаются чужие жесткие ладони, не позволяя стечь обратно на кровать. Я морщусь, прикрываю ладонью глаза, пытаясь укрыться от света, нагло пробивающегося сквозь смеженные веки.