— Пусти.
— Нет.
Это «нет» звучит как приговори. И вместо того, чтобы позволить мне снова провалиться в спасительную темноту, Кирсанов тащит меня прочь из комнаты.
Он наконец созрел для того, что вывести меня в лес и прикопать под большой сосной?
Мы сворачиваем в сторону ванной комнаты. Или утопить решил?
Я спотыкаюсь через шаг и не нахожу в себе сил для борьбы. Потому что смысла нет. Ни в чем.
— Раздевайся.
Поднимаю на него хмурый взгляд, а Макс, не дождавшись от меня действий, сам хватает за низ футболки и рывком, через голову стаскивает ее с меня. Прохладный воздух тут же неприятно лижет кожу.
— Отстань, — я снова пытаюсь освободиться, оттолкнуть его, но проигрываю. Потому что у меня нет сил, а у Кирсанова их, наоборот, с избытком. Вдобавок он зол и совсем не расположен к мирным беседам.
Следом за футболкой стягивает с меня штаны, а потом прямо в белье заталкивает под душ.
— Я не хочу.
— Хочешь! — нагибается вперед, и не обращая внимания на то, что его собственный дорогой костюм тут же темнеет от воды, крутит кран.
Прохладная вода моментально заливает мне голову и лицо. Я фыркаю, отплевываюсь, прикрываюсь ладонью:
— Хватит!
Макс не позволяет мне отодвинуться. Вместо этого врубает холодную, выбивая из меня дух.
Сдавленно пискнув, я прижимаюсь к стенке, пытаясь выбраться из-под колючих струй, но меня снова сдвигают в центр.
Потом вода становится горячей. И снова холодной.
Кирсанов полощет меня в контрастном душе до тех пор, пока я не начинаю вопить:
— Прекрати! Выпусти меня!
— Очнулась?
— Выпусти. Я сказала!
— Отлично! — он игнорирует мои вопли, берт с полки мочалку и щедро выдавливает на нее гель для душа. После чего сует мне в руки, — сама или мне тебя намылить?
Смотрит в упор, насквозь пробивая бешеным взглядом, и ждет моего ответа. И если я скажу нет, то скрутит в бараний рог и натрет так, что кожа лохмотьями начнет сползать.
— Сама, — забираю у него несчастную мочалку и отвернувшись лицом к стене начинаю вяло возить по рукам.
Кирсанов тем временем сдирает с себя мокрый пиджак и раздраженно швыряет его в корзину.
— Проворнее, — кажется, он вознамерился довести меня.
— Выйди, пожалуйста.
— У тебя пять минут. Потом я вернусь.
Когда дверь за ним закрывается, я обессиленно прислоняюсь лбом к гладкой плитке. Зачем он это делает? Не плевать ли ему на то, как я и что у меня? Или раздражает кислая физиономия? Тут, увы, помочь не могу. После всего произошедшего, опция «радость» у меня отключена, как совершенно бесполезная.
Не обманывает. Через пять минут, когда я уже мылю волосы, низко опустив голову, бывший муж возвращается с новым полотенцем и махровым халатом.
— Спустишься вниз.
— Я не хочу.
— Это не просьба.
Он разговаривает со мной отрывисто и жестко, и я уже давно перестала понимать, что происходит у этого мужчины внутри, потому что между нами такая стена, что не разобьешь и не перелезешь.
Я слушаюсь. Покорно делаю все, что он говорит. Мое внутреннее желе не в состоянии кому-то сопротивляться и отстаивать свое мнение. Да и мнения, как такового нет. Я сама себе напоминаю бездушного робота, выполняющего команды.
***
Когда выхожу из ванной меня по инерции ведет в комнату, но снизу доносится суровое:
— Не туда!
На автомате разворачиваюсь и иду на голос. Когда спускаюсь на первый этаж, Кирсанов сидит в кресле перед камином и задумчиво потягивает из широкого бокала. Между его креслом и соседним стоит столик, на нем тарелка и приборы.
— Я не голодна.
— Сочувствую, — он даже не оглядывается. Смотрит на огонь, расфокусированным взглядом, плавает где-то в своих мыслях.
Я топчусь позади и чуть с боку от него, не зная, что делать. Нет сил находится рядом, и уйти почему-то тоже не могу. Вместо этого просто таращусь на усталый профиль бывшего мужа. Он красивый…
— На мне что-то интересное нарисовано? — все так же монотонно спрашивает он.
Отрешенный голос приводит в чувство, я будто выныриваю из дремы и повторяю:
— Я не хочу есть.
— Придется. У тебя в животе мой ребенок, и я не дам тебе морить его голодом.
— У меня просто нет аппетита, я не хочу…
— Через не хочу. Вперед.
Его твердолобость раздражает, но очень быстро раздражение сдается под натиском апатии. Чтобы возмущаться – нужны силы, а их у меня нет. Поэтому сажусь на кресло, подкатываю столик ближе к себе и, наколов на вилку кусочек мяса, отправляю в рот.
Вообще не вкусно. Совершенно. Просто кусок пенопласта, сдобренный кетчупом, но я продолжаю упорно жевать, даже не смотря на то, что на глазах от усилий выступают слезы. Запиваю то ли компотом, то ли соком, то ли еще чем.
Равнодушно ковыряюсь в тарелке, но почему-то ее содержимое не убывает, будто кто-то невидимый подкладывает куски в тот момент, когда я моргаю.
Кажется, этот мучительный ужин продолжается уже несколько часов, и мне этой тарелки хватит еще на целую неделю. На самом деле проходит от силы десять минут.
— Я больше не хочу, — поднимаю взгляд и обнаруживаю, что Кирсанов наблюдает за мной. Выражение лица у него странное, но мне неохота разбираться в чужих эмоциях.
Просто отодвигаю тарелку от себя:
— Я пойду?
— Нет.
— Я хочу спать.
— Ты спишь весь день.
— Ну и что, — жму плечами. Во сне хотя бы не так тошно, как в реальности. Там тихо и пусто. Даже сновидения и те не спешат ко мне в гости.
Его взгляд становится цепким, будто что-то пытается рассмотреть во мне, что-то понять. Мне все равно, пусть смотрит.
Измученную тишину разрывает гул входящего сообщения. Телефон Максима лежит на столике, ближе ко мне и я, невольно опустив взгляд, читаю на заблокированном экране часть сообщения.
Ты забыл у меня…
Что он забыл не показывает, но зато я прекрасно вижу имя отправителя. Это Мария.
А мне даже не больно… Мертвые не чувствую боли.
Я просто отворачиваюсь и, пока Кирсанов переписывается с другой женщиной, смотрю на огонь. Он такой красивый – с ярко алыми язычками и оранжевой сердцевиной, завораживает настолько, что невозможно отвести глаз.
Мысли словно вареные мухи ползают в голове, причиняя едва уловимый дискомфорт.
Интересно, какая она эта Мария? Наверное, тоже красивая. Мне почему-то кажется, что она непременно должна быть блондинкой с огромными кукольными глазами и мягкими губами. У нее тихий смех и скромная улыбка, а еще мягкий голос. Она наверняка, относится к Кирсанову как к богу и преданно заглядывает в его холодные темные глаза, которые в ее присутствии становятся не такими уж и холодными. Вечная мерзлота принадлежит только мне, с остальными он прежний.
Мне снова не больно. И это странно.
Я будто вижу все со стороны. Неинтересная серия затянувшегося сериала, но под рукой нет пульта чтобы переключить канал. Все ощущения скручены на минимум и не могут пробиться сквозь плотную пелену апатии, которая окутывает меня все сильнее.
Что-то сломалось во мне, перегорело, но я не хочу ничего менять. Мне все равно.
— Таисия!
Вяло вздрогнув, я оборачиваюсь к Максу. Кажется, он что-то до этого говорил, но я не услышала ни слова.
— Что?
Он смотрит на меня неотрывно и почему-то хмурится.
— Прости, я не услышала, — улыбаюсь. Эта улыбка живет отдельно от меня, она неживая, ненастоящая. Сплошной силикон, которым я пытаюсь обмануть бывшего мужа.
— Где ты?
Я теряюсь от этого вопроса, вяло хлопаю глазами, силясь осознать, чего он от меня хочет, а потом жму плечами:
— Здесь.
Мне не верят, потому что волчий взгляд становится еще более пронзительным.
— Я говорю, иди, собирайся. Надо пройтись.
Это еще зачем? Я не хочу ни ходить, ни бродить, ни совершать какие-либо еще бессмысленные телодвижения.
— Давай завтра…
— Сегодня. Сейчас, — произносит с нажимом, не оставляя мне шансов на отказ. Я понимаю, что любое возражение разобьется о стену его упертости, поэтому киваю и молча поднимаюсь со своего места.