Я вышла из дома, держась очень прямо (я употребляю женский род, говоря о себе в тот момент; надеюсь, что это не приведет меня на дурной путь). Не успела я пройти десять шагов, как мурашки побежали у меня по спине!
Представьте себе, мою малютку Хильдегард в сопровождении трех мужчин, гражданская одежда которых не могла скрыть их профессию. Лицо у нее было безумное, как у мадам Мари Белл[23] в роли Федры! Я понял, что мое переодевание было продиктовано вдохновением. Им же была продиктована быстрота, с которой я смоталась. Она не теряла времени, моя королева! Увидев газетные заголовки, напечатанные крупными буквами, она немедленно направилась в соответствующую контору! Все было забыто: прекрасные страницы любви, опасные упражнения, восхитительные трюки! И вот она уже возвращается, ведя за собой охотников для поимки своего парня. У нее на губах еще вкус моих поцелуев, а она посылает меня в тюрягу. В этом все женщины. Донос уже готов в них, когда они занимаются любовью. Просмотрите всю историю преступлений — из-за баб попадались главари шаек, Диллинджер[24] и прочие! Вот они, подружки, которым вы хотите добра! Когда они получили свое, они выкидывают вас на помойку! Ни совести, ни сердца!
Хотя я считала себя неузнаваемой, я уставилась в витрину, чтобы пропустить кортеж. Потом я поспешила к вокзалу. Возможно, это было рискованно, но я думала, что, выдавая себя за глухонемую, я смогу купить билет в Лейпциг. В этом городе у меня был приятель, работавший на нас. Он должен был помочь мне вернуться в Париж.
Не имея возможности спрашивать дорогу, я шла к вокзалу наугад, и так как мне везло, нашла его сразу. По-видимому, моя мимика была очень выразительна, ибо я объяснялась исключительно жестами.
В тот же вечер, после путешествия без всяких приключений, я открыла дверь магазина грампластинок, который держал мой коллега в Лейпциге. Это был высокий задумчивый мужик, совершенно лысый. Волос у него не больше, чем у перламутровой бонбоньерки.
Он подошел с серьезным видом и обратился ко мне по-немецки.
Я прервала его:
— Вы говорите по-французски?
Удивленный, он пробормотал:
— Да, мадам. Что вы желаете?
— Костюм и стакан водки, я валюсь с ног от усталости!
Приподняв угол юбки, я показал ему свои волосатые ноги, чтобы он догадался, что я не та, за кого он меня принимает.
ЭПИЛОГ
Средиземное море сверкало, уходя в бесконечность. Камушки, устилавшие огромный пляж, сверкали тем же огнем. Светило солнце и воздух благоухал мимозой.
Я шел вдоль длинного ряда шезлонгов, ища Фелиси. В отеле мне сказали, что она на пляже. Я чувствовал сумасшедшую радость от того, что живу и могу наслаждаться этим изумительным солнцем. С бьющимся сердцем я искал матушку среди толпы. Она состояла из старых англичанок, типов с хорошим доходом и куколок, привезенных любовниками или мужьями. Наконец я узнал лиловый купальник и подошел поближе.
Да, это была Фелиси, моя милая матушка. Вскрикнув, она вскочила:
— Господи! Вот и ты!
Я прижал ее к себе. Я вдыхал печальный запах ее седых волос. Как при каждой нашей встрече, что-то сжимало мне горло.
— Да, мама, вот и я!
— Хорошо, что тебя не было недолго! Это было пустяковое поручение, не так ли?
— Да, совсем небольшое, чисто административное…
Она высвободилась из моих рук и смущенно пролепетала:
— Хочу тебе представить мадемуазель Полетт. Мы подружились в пансионе. Может быть, потому что обе были одни.
Она прошептала мне на ухо:
— Очень подходящая молодая девушка.
Я покосился на соседний шезлонг, ожидая найти там что-то безобразное. Но разинул рот, увидев прелестную маленькую блондинку, смуглую как на рекламе мази для загара.
— Позвольте представить вам моего сына, о котором я вам говорила, — сказала Фелиси.
Фелиси должна была хорошо разрекламировать свое сокровище, потому что птичка бросила на меня взгляд, блистающий вожделением.
Я светски поклонился «подходящей девушке». Так и есть, ребята; грудь у нее была как раз такая, как я люблю.