Я хотел рассказать ей все это, обнять ее маленькое тело и поцеловать ее красные губы. У меня не было возможности поцеловать ее до того, как наш мир рухнул и разлетелся на осколки.
— Как давно ты знаешь? — Ее голос прорезал воздух и высосал весь кислород из моих легких. Я знал, что будет вопрос, но все еще не был готов к нему.
— Лила.
Она подняла руку, прерывая меня.
— Я задала вопрос, Мэддокс. Мне нужен ответ, а не твои оправдания. Как. Давно. Ты. Знаешь?
Я больше не мог смотреть ей в глаза, не мог больше смотреть на нее. Моя голова опустилась, глаза закрылись, и я изо всех сил пытался дышать, так как мои легкие сжались.
Лила испустила воинственный клич, и я вскинул голову, как раз вовремя, чтобы поймать ее, когда она летела на меня. Она схватила меня за воротник и зашипела мне в лицо.
— Ответь мне, черт возьми! — она закричала. — Перестань стоять как дурак, как бесстрастная статуя. Когда ты узнал о Кристиане? Как долго ты мне лжешь? КАК ДОЛГО ТЫ ВРАЛ МНЕ В ЛИЦО?
Ее тщательно сложенные стены рухнули, и я увидел, как она щелкнула прямо передо мной. Ее глаза горели огнем и болью.
Мои секреты настигли меня, и я тонул в последствиях.
— Восемь… месяцев… — прохрипел я.
— Восемь месяцев, — осторожно повторила она. — Восемь месяцев.
Моя рука поднялась, но остановилась на волоске от ее щеки.
— Я не лгал.
Лила издала безрадостный смешок. Мертвый, пустой смех. Она смеялась, пока ее смех не превратился в громкое рыдание.
— Ложь по умолчанию остается ложью, ты, гребаный ублюдок. — Ее взгляд блестел от непролитых слез, но она не давала им пролиться.
Мой маленький дракон. Она разрывалась внутри, но отказывалась плакать.
— Все это время… ты знал, — сказала Лила. — Он твой друг. Твой друг детства, — процедила она сквозь зубы. — Твой друг — убийца. Твой друг был пьян в ту ночь. Твоему другу сошло с рук убийство. Твой друг оставил шрамы на мне до конца моей жалкой гребаной жизни. Твой друг должен сидеть в тюрьме. Твой друг УБИЛ моих родителей, и ему это сошло с рук! ТВОЙ друг играл в бога, пытался заплатить за мое молчание. Он держал все мое будущее в ладонях своих грязных, грязных, богатых рук и уничтожил меня. Твой друг.
У меня заурчало в животе, и мне стало плохо. Горькая тошнота подступила к горлу, и я боялся, что меня сейчас вырвет.
Лила ударила меня кулаком в грудь. Это не больно. Я почти хотел, чтобы это произошло.
— Скажи что-нибудь, Мэддокс!
— Мне жаль.
— О, как богато. — Она засмеялась, почти маниакально. — Это чертовски богато. Давай, соври мне в лицо, а потом скажи, что тебе жаль? Прости за что, Мэддокс? Ты сожалеешь о том, что хранил этот секрет? Или тебе жаль, что тебя поймали? Ты сожалеешь, что твой друг убил моих родителей той ночью? Или тебе жаль, что ты уничтожил меня и растоптал мое сердце?
Она ткнула пальцем мне в грудь, подчеркивая каждое слово резким ударом. Опять и опять. Прямо над моим бьющимся сердцем.
— О чем именно ты сожалеешь, Мэддокс Коултер? За то, что ты дерьмовый бойфренд, или за то, что скрываешь секреты своего дорогого друга детства, Кристиана?
Если бы ты только знала…
Но правда не всегда была легкой и простой. Правда, как луковица, таила в себе скрытые слои. Чем больше ты ее разглядывал, тем сильнее плакал. Чем глубже ты ее очищаешь, тем ближе ты подходишь к ее сердцевине. К истине. Реальность.
Кислотная. Кислая. Горькая. Острая.
Но слои… чертовы слои были там, чтобы усложнить нашу жизнь.
Итак, моя правда была именно такой.
Моя рука поднялась снова, прежде чем я смог себя остановить. Мои пальцы скользнули по ее подбородку. Лила вздрогнула, но не отстранилась. Она позволила мне это одно прикосновение.
— Я подорвал твое доверие и причинил тебе боль. Прости за это, — хрипло прохрипел я.
— Тебе не жаль, что ты нарушил свои обещания? — прошептала она.
Мое сердце замерло.
— Я не…
Она улыбалась без юмора, она улыбалась с жестокостью. Улыбка отвращения.
Я покачал головой.
— Я обещал защитить тебя. И я думал, что делаю это.
Наконец она отстранилась, и моя рука упала на бок. Мгновенно я скучал по ощущению ее кожи под моими пальцами.
— Лила… просто послушай меня. Пожалуйста.
Она отступила назад, ее темные глаза стали еще темнее. Ярость. Боль.
— Оставь свои жалкие оправдания при себе. Я не хочу это слышать. Я уже достаточно слышала и видела.
— Нет, — прорычал я. Страх сжал мои легкие. Если я позволю ей уйти сейчас, я потеряю ее. Навсегда. — Ты должна услышать остальное. Ты ничего не знаешь!