— Мне больно, потому что ты не моя. Это больно, потому что нам могло бы быть хорошо вместе, но ты решила махнуть рукой на нас.
Нет, нет, нет.
Его голос был грубым и жестким, когда он говорил, его слова пронзали воздух и меня, как острый меч. Он оставил меня истекать кровью на месте, и его глаза сказали мне, что ему все равно.
— Так что избавь меня от слов и убирайся к черту.
Мое сердце дрогнуло и истекло кровью, орган был настолько хрупким, что не мог выдержать атаки его слов. Его темный взгляд скользнул к моему горлу, и мы оба остановили дыхание всего на секунду.
На его лице было непроницаемое выражение. В его глазах отразилась вспышка боли, прежде чем она исчезла. Я захныкала, когда он обвил пальцем мое ожерелье.
Наш ловец снов.
Щелчок.
Мои глаза расширились, и я подавила вздох. Одинокая слеза скатилась по моей щеке, когда он снял ожерелье с моей шеи, удерживая его между нами.
— Я возьму это обратно, — сказал Мэддокс хриплым и резким голосом, в котором было столько горя, что у меня подкосились колени, и я сползла на землю.
Он... взял... мое ожерелье. Сорвал его прямо с моей шеи... и...
Мои легкие сжались, и из горла вырвался болезненный всхлип.
Держа нашего ловца снов на ладони, он ушел.
ГЛАВА 17
Мэддокс
Ненависть — это сильно сказано. Но я ненавидел своего отца. Я ненавидел свою мать.
А Лила? Я ненавидел ее так же сильно, как и любил.
Оно съедало меня, это всепоглощающее чувство. Словно маленькие жуки, вгрызающиеся в мою плоть, разрезающие меня, пока моя кровь лилась. Никакого гребаного милосердия.
Я задавался вопросом, перестану ли я когда-нибудь чувствовать оцепенение. Алкоголь помогал, чаще всего. Но когда я снова трезвел, я чувствовал себя еще более дерьмово. И я снова пил. И снова. Пока не напивался днем и ночью. Онемев от всего, от всех, от всех поганых эмоций, бурлящих внутри меня.
За исключением того, что вкус предательства остался. Тяжелый и горький.
Лила трахалась с моей головой, и я впустил ее, дал ей силу сделать это со мной. Превратила меня в 17-летнего Мэддокса, ожесточенного и разъяренного. Она пообещала, что будет рядом, когда я буду в ней нуждаться. Но ее нет. И это… это предательство ранило меня больше, чем разочарование моего отца или отсутствие заботы моей матери.
Меня разбудила пульсирующая головная боль, и я оглядел голую комнату. Часы показывали, что уже второй час дня. Черт, я проспал все утро. Моя голова болит; мое тело болело. Мне снова хотелось выпить. Забыть. Чтобы снова стать онемевшим.
Снаружи послышался шум, прежде чем дверь спальни хлопнула. Я застонал, натягивая подушку на голову.
— Убирайся, Колтон.
— Нет.
Мои мышцы напряглись, а сердце забилось.
Этот упрямый голос.
Этот красивый, упрямый голос.
Проклятье. Что она здесь делала?
Воспоминания о прошлой ночи вернулись ко мне, вспыхнув за моими закрытыми веками, как черно-белые полароидные фотографии. Лила была здесь прошлой ночью.
Поцелуй.
Чертов поцелуй, вкус которого я все еще ощущал на своих губах.
Ее ловец снов.
Стук в висках усилился.
— Вставай, — сказала она своим сладким, певучим голосом. Голос, который преследовал меня во сне и наяву.
Я держал подушку на лице, отказываясь смотреть на нее. Она была моей единственной слабостью, и я не мог позволить себе смотреть на нее и… чувствовать .
— И ты можешь сразу отвалить, Гарсия.
Раздалось тихое рычание, рычание котенка.
— Не испытывай меня, Коултер.
О, так мы снова стали Гарсией и Коултером.
Лила с минуту молчала. Я услышал ее удаляющиеся шаги и выдохнул. Она уезжала? Уже сдалась? Мои уши навострились, когда я услышал журчание воды из ванной. Что…?
Через несколько секунд ее шаги снова приблизились к моей кровати. Я не успел среагировать, прежде чем меня поразило неожиданное.
Замерзающая холодная вода. Я задохнулся, сбросил подушку с лица, но на мою голову вылилось еще больше воды.
— Черт возьми! — Я сел на мокрый матрас и вытер холодную воду с груди и лица. — Что не так с тобой? Господи Иисусе, ты такая гребаная стерва.
Лила уронила кувшин на пол, ее глаза вспыхнули от ярости.
— Послушай меня, Коултер. Еще раз назови меня стервой, и я заставлю тебя съесть это слово.
— Стерва, — прошипел я себе под нос.
Ее глаза сузились, глядя на меня, а затем она улыбнулась. Милая улыбка, которая должна была предупредить меня о том, что грядет, но я попался на ее удочку. Влюбился в эту красивую улыбку, которая владела мной.