— Мы были бездомными, — вмешался мой отец шепотом, его голос надломился. — Месяцами мы жили на улице, под мостом с другими бездомными. Мы… голодали. Я был… в отчаянии. Я украл мужской бумажник… и меня… поймали. На ночь бросили в тюрьму. Той ночью шел дождь. Мой брат… был… один под мостом. Он часами ходил под дождем, разыскивая меня.
Он глубоко вздохнул и закашлялся. Я был рад, что сижу, когда моя мать продолжила.
— Брат твоего отца… твой дядя… он заболел пневмонией.
— Он… не выжил, — прошептал я, уже зная, к чему все идет. Если у меня был дядя и мой отец никогда не говорил о нем, то это означало только одно.
Она кивнула.
— Раньше я ускользала из дома, чтобы встретиться с твоим отцом. Видишь ли, у нас была мечта. Мы хотели совместного будущего. Мы работали на самой дешевой работе, которую могли получить. Я работала официанткой. Брэд работал в механическом магазине. В двадцать лет он, наконец, получил аттестат о среднем образовании. Потом университет. Мы едва могли себе это позволить. — Мать остановилась, всхлипывая. — Те дни были самыми тяжелыми, но это окупилось.
Ее голова упала на руки, и она заплакала.
— Саванна… — услышала я его шепот.
Мой отец подхватил его слабым голосом.
— Наконец-то мы смогли купить квартиру, самую дешевую, которую мы могли… позволить себе, но она была наша. Жизнь… стала… лучше. Мы больше не были бездомными или голодающими. Я нашел работу, которая платила арендную плату и обеспечивала достаточно еды на столе. Мы жили от зарплаты до зарплаты, но все было… хорошо. Жизнь… была хороша. Когда твоя мать узнала, что беременна тобой…
— Это был самый счастливый день в нашей жизни, Мэддокс, — хныкала моя мать. — Самый счастливый. Воистину, самый счастливый. Лучший день.
Я хотел назвать ее лгуньей. Всю жизнь они заставляли меня чувствовать себя ненужным. Я был ошибкой… и все же они были здесь, говоря мне, что я любим, еще до того, как я родился.
Бред сивой кобылы.
Но я молчал и слушал. Потому что это было все, что я мог сделать. Я застрял в этом моменте, их голоса эхом звучали в моих ушах, их прошлое мелькало перед глазами. Я... оцепенел, а потом... почувствовал слишком много.
— В течение шести лет у нас было все, что мы хотели. Конечно, мы не были богаты. Мы все еще боролись. Но того, что у нас было, было достаточно. Потом жизнь… она… сбила нас с ног… снова.
— Что? — Мой голос стал глубже, комок эмоций оседал у основания моего горла. — Что случилось?
— Тебе было пять, когда мне поставили диагноз «рак толстой кишки», — сказал отец.
Я прикрыл рот рукой, затем провел ладонью по лицу. Ебать. Нет. Это не… это не может быть правдой.
— Я ухожу, — прорычал я, вскакивая на ноги.
— Пожалуйста, — прошептала она так отрывисто, что я… просто… не мог уйти.
— Рак толстой кишки — одно из самых легких для обнаружения заболеваний, и, поскольку мы обнаружили его на самой ранней стадии, его можно было вылечить, — предположил мой отец. — Но это была проверка на реальность для нас, сынок.
Он кашлянул в кулак один раз, а затем потер грудь, как будто ему было больно. Выражение его лица было скорбным. И стыда.
— Тогда я понял, что если со мной что-то случится... я оставлю жену и сына без каких-либо сбережений. Ипотека, студенческие кредиты и больше ничего. Твоя мать, она так и не закончила среднюю школу. Она работала, чтобы я поступил в университет. Она работала, чтобы я мог получить степень, а если бы я умер... твоя мать и ты остались бы ни с чем.
— Когда мы оставили трущобы позади… мы пообещали никогда не возвращаться к ним, — вмешалась моя мать. — Никогда не возвращаться к тому, чтобы быть такими бедными.
Брэд Коултер с тяжелым вздохом закрыл глаза.
— Я стал одержим, Мэддокс. Так… чертовски… одержим.
— Брэд продолжал говорить, что хочет для нас лучшего. Так вот, он работал. Он никогда не переставал работать. Никогда не останавливался, чтобы даже сделать глубокий вдох. И он поднялся по лестнице, — она судорожно вздохнула, — он прошел путь от конторского клерка до адвоката, до старшего юриста, до делового партнера, потом до юридического партнера, до владельца бизнеса… он продолжал подниматься по этой лестнице, как одержимый человек.
Я вздрогнул, чувствуя себя слишком жарко, а потом слишком холодно. Моя кожа горела, голова болела, грудь… черт возьми, ее разрезали. Это дерьмо не просто причиняло боль. Это чертовски убивало меня.
Мой отец … он открыл глаза, и в них были слезы. Настоящие гребаные слезы. Слезы, которых я никогда раньше не видел.