Мысли ворочались, я выбирал, куда податься.
– Даже не думай! – стиснув зубы на моей голове, проворчала Шляпа.
– По ш-ш-шее получ-чиш-ш-шь! – схватив меня за шкирку, прошипел Галстук
– Только попробуй! – обхватив руками мою грудь, вкрадчиво прошептал Смокинг.
– Накаж-ж-жу, вз-з-згрею! – прозвенел Ремень. От его слов у меня перехватило дыхание, но я напряг, как смог, пресс, набрал полную грудь воздуха и ответил им:
– Ваша лакированная цивилизация жмёт мне! – крикнул, и, сбросив туфли из кожзама, нырнул за перила веранды. Потревоженные одуванчики отпустили свои семена а вольный ветер. Летучей мимолётной щекоткой на палец мне присела бабочка.
Балдуину Винцио
У нашего «нынче» – проседь
в намеренном ирокезе.
Однажды они нас спросят —
Рожи сальные, в майонезе:
«Чего вам не достаёт?
Чем недовольны вы?»
Сбросить бы ваше старьё
в глухие глубокие рвы!
Покупайте скорей обои!
Мы же – под красным стягом!
Когда опустеют обоймы,
многие в поле полягут.
Песков посреди и глин
бойцы костьми полегли.
Расскажи в Капитали, путник,
о Балдуине-Лютне
и о Дрейане Нитиме,
о воинах Ойкумены
на крепостной куртине.
Мы требуем перемены!
Ваши четверти и половины
история просит в утиль.
Бикфордов шнур – пуповина.
поджигай скорее фитиль!
Попутны нам ураганы!
Точите мечи скорей!
Заряжайте скорей наганы!
Рубите, стреляйте царей!
Над чавканьем из пельменных
грохот сражений звенит.
Новая над Ойкуменой
заря заберётся в зенит.
А если всё же падём —
все же противник силён,
с каждым рождённым днём —
новых бойцов миллион!
Сломают хребет Шираду,
и с далей счастливых веков
нас вспомнят, двоих камрадов,
новых большевиков.
Венсеремос – мы победим!
Братишка, но пасаран.
Вперёд, Алексей Балдуин!
С Днём Рождения,
твой Дрейан.
Великие Луки
Ловать змеится лука за лукой.
Текут заунывно тугие слова.
Та война всегда была далеко,
а здесь можно щупать и целовать.
Весь – глыбою,
весь – вперёд устремлён,
Пехотинец,
гвардии рядовой.
Вечный Огонь – поперёк всех времён,
наперекор – не поник головой!
Пошло, натужно слова протоколют,
плетями сплетен уродуют смерть.
А на знамени – скрещены серп и молот,
и,
будто во лбу,
звезда посередь!
Нельзя казёнщиной опоганить,
уподобляя подвиг – белью,
ведь не погибнуть, встретясь с врагами,
было ему ещё худшей погибелью.
В Ленинграде давно уж не топят котельных.
Узники в «концах» – глаза в бельме.
Под гимнастёркою – крест нательный.
У самого сердца пригрет партбилет.
Опадают, как листья,
за взводом взвод,
к небу с укором глаза воздевши.
Пасть амбразуры раззявил ДЗОТ.
Скажи мне, Матросов, камо грядеши?
Гремучая, кончила стрёкот очередь,
Саша рванулся – не нам тормозить его!,
На пулемёт набросился, скорчился,
на фрицов поглядел распято-пронзительно.
Что о том понимает трибунный олух.
Волчьи клыки,
два зрачка,
два кинжала —
ни слова в засаленных протоколах!
Амбразура опять огнём завизжала.
На снегу от жертвы сделалось красно,
Данко сердце отдал, чтоб ему гореть,
а это сердце должно погаснуть!
Лишь бы жизнь нужна была эта смерть…
Играют дети. Текут слова.
Вперёд и вверх глаза его вперены.
Тулупа грязные рукава
прорастают белыми перьями.
А дальше – лужи, канавы, трясины,
мокрые ноги связала лоза.
Разбежался по норам шорох крысиный.
Свет из-за туч выползал.
В подноготном ненужном мире
лужи – точно плевки.
Сердце – свинцовая гиря,
лёгкие – нелегки.
Правда – в пятнах изнанка,
в горне огнём завывала.
Даже в воздушных замках —
пыточные подвалы.
Фасады – холёны, ухожены.
Парики прикрывают плеши.
По тротуарам – прохожие,
– проходящие
и
– прошедшие.
Ветер их растолкал,
ветер повёз по этапу.
С серого потолка
серыми каплями
капает.
«Заря»
поэма из другого века
1.Близок победы торжественный час!
Небо завьюжило, город метеля,
под дых нанося за ударом удар,
налетела метель,
дверь срывая с петель,
будто молния,
бросилась в никуда.
Россию разбили,