Так, препираясь, они вычитали следующее.
Старший сын Митрофана Яков как-то вышел вечером прогуляться и получил удар камнем по спине. Целью злоумышленника, скорее всего, был не он, а Митрофан, которого все боялись и ненавидели. Но травмирован был сын, причём обнаружили его тело не сразу. В результате юноша оказался парализованным. Родители приглашали врачей, знахарок, но никто вылечить Якова не мог. А между тем в Кузнецах жила мещанская девица Надея, которая успешно лечила своих земляков травками и наложением рук. За ней тоже посылали, и неоднократно, но девица всякий раз отказывалась, говоря, что «чёрный барин» её дар «испоганит». Потом уже мать Якова перед ней на колени встала, и девица согласилась лечить юношу. Взяла с собой травы, в разное время собранные на поляне, и явилась в дом Черемисиновых. Она всего лишь примочки травяные делала на шею молодого барина, но уже на следующий день Яков начал двигаться, а через неделю встал. Далее произошло то, что целительница предрекала: «чёрный барин» с радости напился и над девицей надругался. Надея на следующий день бесстрашно явилась в барский дом и всей семье, сидящей за завтраком, объявила: дар мой теперь стал чёрным, как душа чёрного барина, и исцеление Якова Митрофановича – последний добрый мой поступок. А первое моё чёрное дело – истребление вашего рода. Предрекла она, что Митрофан в скором времени переживёт всю свою семью, кроме спасённого ею Якова. Но на Якове род их прервётся. На мольбы матери семейства ответила, что зла на неё не держит, поэтому милостиво позволит ей не пережить своих детей и умереть первой.
Так и случилось. За два года умерли все, кроме Митрофана и Якова. Яков разругался с отцом сразу и ушёл из дома. Вскоре он женился на падчерице князя Ишеева графине Августе фон Мантейфель, получил за ней в приданное имение Зосимки и в нём поселился. После смерти матери он с невестой приезжал к Надее и просил её проявить милосердие к его родне. Ничего хорошего от неё не добился, но спустя несколько месяцев взял в воспитанницы новорожденную дочь Надеи.
– Как это можно, дочь свою отдать, – возмутилась Энн.
– Маленькая ты ещё, Анютка, – сказала Аня. – Ты что, не понимаешь, кто отец этой дочери? Не могла Надея плод насилия любить!
– А может, наоборот, мать дочери хорошего желала, – возразил Валька. – Двести лет назад незаконнорождённых за людей не считали. А барская воспитанница – это рангом выше. Он растил её вместе со своей дочерью Августой и выдал замуж за священника Василия Ивановского, дав за ней достойное приданное. Семейство Ивановских было многодетным, и концу века фамилия эта стала часто встречаемой в Утятине, как в «Губернском листке» сказано.
– Что-то я такую фамилию не слышала, – возразила Аня.
– Так это к концу XIX века, а в XX, наверное, постепенно Ивановские уезжали или вымирали. Но вторая школа носит имя Льва Сергеевича Ивановского, народного учителя России. Ну, тут дальше ещё говорится о том, что одна из внучек отца Василия, оставшись сиротой, отказалась выходить замуж…
– Совсем или за конкретного жениха? – деловито поинтересовалась Аня.
– Тут не сказано, но можно догадаться. Тогда было принято, если поп помирал, то его место отдавали или его сыну, или, если сына не было, тому, кто соглашался его дочь взять в жёны. Таким образом выпускник семинарии получал место работы, жену и тёщу в одном флаконе, а епархии не надо было заботиться о вдове и детях покойного.
– Это как-то унизительно, – вздохнула Энн. – А если жених не нравится?
– А если невеста не нравится? Хочешь приданное получить – женись! – засмеялся Валька.
– Слушай, а ты не врёшь? – спросила Аня.
– Мне об этих нравах мама рассказывала недавно. Я ей тоже не поверил. Так она мне дала «Очерки бурсы» Помяловского почитать. Всё правда! В общем, девушка ушла из дома, пришла к своей прабабке, та её приняла и дар свой ей передала.
И вот Валька вёл девочек на Надеину поляну. От моста они поднялись по Шоссейному проезду и свернули на улицу Трудовую. Она была довольно узкая, со старым потрескавшимся асфальтом и не слишком оживлённым движением: за всё время их пути только дважды встретились легковушки, а тяжёлого транспорта вовсе не было. Дома здесь были, в основном, старенькие, тёмного красного кирпича и с небольшими окошками. Но ко многим были сделаны пристройки, в которых и окна были больше, и потолки выше. А некоторые совсем были снесены, и на их месте построены новые. Впрочем, таких было не так уж много. Только два хозяина решились возвести двухэтажные постройки. Но никакого сходства с особняками на улице Чирка. Дома не пытались упрятаться за высокими оградами, доверчиво выдвинувшись фасадами к тротуару, как их старенькие соседи, и отделялись от прохожих только палисадниками.