— Где она?
— Где-то в Мехико, но в этом городе шесть миллионов населения… Как вас называют друзья?
— Трэвис. Или просто Трэв.
— Трэв, вы моложе меня, но старше этих детей. В последнее время я довольно много с ними общался и в результате существенно изменил мое мировоззрение. Раньше меня дико раздражали эти сопляки с длинными волосами, усами и бусами. Я считал их какими-то фанатикам, наркоманами или просто придурками. Терпеть не могу рок-музыку и все эти песни о свободе. Хорошо. Допустим, некоторые из них действительно самые настоящие психи, слишком далеко зашедшие из-за таблеток и наркотиков, грязные, тупые, больные, а порой и опасные как дикие звери. Но на самом деле большинство из них вполне нормальные ребята. Им не все равно. Они хорошенько пригляделись к нашему миру и он им не понравился. Им не нравится наше общество, полностью погрязшее в коррупции; политики и правительство, которые заботятся только о своей шкуре; да и все мы, позволившие превратить себя из живых существ в обыкновенные учетные единицы в электронных мозгах компьютеров, которыми забита эта чертова страна. Они хотят уйти подальше от всех этих механизмов, которые спровоцировали Вьетнам, породили нищету, трущобы и узаконили воровство и убийства. Но как спастись от этого? Очень просто — вы должны показать всем, что выступаете против истэблишмента, и тогда никому не придет в голову заподозрить вас в причастности к его структурам. По внешнему виду и поведению вы сможете узнать тех, кто думает так же, как и вы. Это сразу отпугивает «приличных» людей. Вы выступаете против мании вещизма и поклонения денежному мешку и живете, сократив потребности до минимума — едите простую пищу и ночуете где придется. Вы говорите и пишете такие слова, которые шокируют общество, и превращаете секс во что-то легкодоступное и естественное. Таким образом, вы мало-помалу, а может быть, и одним махом разрываете все эти призрачные путы и начинаете все сначала, но намного проще и достойнее, не делая больших проблем из денег, межрасовых отношений, секса или войн. Раньше я не понимал, какое отношение к этому имеет «трава», таблетки и ЛСД, но потом до меня дошло. Они принимают наркотики, потому что верят, что каждый имеет право вытворять с собой все что угодно, если только это не приносит вреда другим. Понимаете, Трэв? Они как бы говорят: «В этом мире все устроено так паршиво, что мне от него ничего не нужно. И не надо говорить, что я ломаю свою жизнь, только потому, что я не даю вам завладеть собой. Я весь принадлежу только себе и делаю с собой все, что захочу. А мои желания — это как раз все то, что вы презираете. Так что оставьте при себе ваши ценные замечания о тех вещах, в которых вы ничего не сечете».
А знаете, Трэв, ведь они будут говорить со мной обо всех этих вещах, едва поймут, что я не собираюсь им назидать и вколачивать в голову те прописные истины, которыми им все уши прожужжали. Когда они поймут, что я пытаюсь разобраться во всем этом… вот тогда они будут со мной откровенными. Что было такого знаменательного в моей жизни до настоящего времени? Платежи по закладным, учет и переучет товаров, всевозможные тревоги, болезни… Цветной телевизор и новая машина каждые два года, возня с газонокосилкой. Ваши друзья умрут, и вы сами тоже, так что какой во всем этом смысл? Кто о вас вспомнит? И у меня возникла идея — поделиться своими мыслями с этими ребятами, помочь им. Я хочу стать… в своем роде посредником. — Он с серьезным видом уставился на меня сквозь толстые линзы. — Вы понимаете, о чем я говорю?
— Конечно, Уолли, — успокоил я его. — Мы врубаемся.
— Господи! — улыбнулся он. — Когда я думаю, как бы это восприняли мои знакомые в Янгстауне, мне кажется, что никто старше двадцати пяти не может понять, что я пытаюсь сказать.
— Уолли, насколько я понимаю, вы тоже пытались отыскать Уолтера Рокленда.
— Да, чтобы выяснить, не знает ли он что-нибудь про Минду. Она какое-то время была в их группе. Состав этих групп, которые путешествуют вместе, постоянно меняется.
Моя Минда и погибшая девушка — кажется, ее звали Бикс — покинули группу одновременно и сняли дешевую комнату в отеле «Руис», это здесь неподалеку. И вместе съехали оттуда где-то в конце мая. Я видел эту комнату. Сейчас там живут четверо ребят, но только один из них был там, когда в отеле поселились Минда и Бикс. Я имею в виду — один из живущих там сейчас. Он говорит, что в той же комнате вместе с Миндой и Бикс жили шесть или семь молодых людей. А потом они съехали оттуда, когда в конце июня или в начале июля миссис Витрье пригласила их погостить в ее доме. Такая маленькая комнатка, обстановка убогая… Мне больно думать, что она жила в таких условиях. Но что тут поделаешь? Они ведь отказываются от того, что вы можете им дать. Поворачиваются к вам спиной. — Он медленно покачал головой. — Наверное, вам будет не очень-то приятно вернуться обратно и рассказывать отцу Бикс о таких вещах, как эта конура в отеле «Руис». Ведь это может вселить в него те же чувства, что я испытываю сейчас, когда представляю свою дочь ночью, в каком-нибудь грязном спальном мешке в темном углу, а с ней спит какой-нибудь парень с грязной бородой, а все остальные спят рядом или слышат, как все это происходит.
Майер попытался выяснить, не знает ли он еще кого-нибудь — например, Карла Сейшенса, музыканта, или скульптора Джерри Несту.
Уолли сказал, что, возможно, он и встречался и разговаривал с ними, но таких имен не помнит. Посмотрев на часы, он пробормотал, что несколько его новых молодых друзей давно заждались его, и, уже прощаясь, добавил, что поспрашивает и, если разузнает что-нибудь интересное, тут же даст нам знать, лишь бы отцу бедной девочки стало хоть немного легче.
Энелио Фуэнтес появился ровно в два вместе с сержантом Карлосом Мартинесом. Энелио сел за руль своего новенького «фольксвагена», я — рядом с ним, а Майер с сержантом расположились на заднем сиденье. Не тратя времени понапрасну, Энелио повел машину на север по шоссе № 190, «Пан-Американ Хайвей», с которого вскоре свернул направо на дорогу, ведущую к Митле. Примерно в миле от города он повернул налево на шоссе № 175 и на огромной скорости погнал по направлению к возвышавшейся вдали горной громаде.
Когда мы миновали первые изгибы «серпантина» и начался подъем, я позволил себе расслабиться. На поворотах Энелио демонстрировал превосходное водительское мастерство и удивительную способность достичь слияния человека с машиной, вписываясь в изгибы дороги с необыкновенной аккуратностью и изяществом. Он крутил руль с показной небрежностью, явно гордясь собой, — приятно посмотреть. Дорога была ужасная — узкая полоска асфальта, покрытая ухабами и колдобинами, без ограждения и малейших признаков дорожных знаков, и становилась все круче и круче. Сержант сказал Энелио, что мы уже почти добрались до места. Наконец Энелио затормозил у внешнего края поворота, откуда нас бы заметил водитель, едущий в любом направлении. Мы вышли из машины, захлопнув дверцы. Тишина была невероятная, воздух был свежим, прохладным и очень чистым.
Пройдя за сержантом около полутора сотни ярдов по дороге до следующего поворота, мы остановились. Присев на корточки, он указал на черные полосы на асфальте, несомненно оставленные резиновыми шинами. След пересекал дорогу и кончался у небольших кустиков с обломанными ветками. Листья на них уже засохли. Можно было легко увидеть, где машина вновь вывернула на асфальт. Пройдя вниз по склону, мы осмотрели место, где машина еще раз пересекла дорогу и сорвалась вниз. Сержант указал на отметку, сделанную желтой краской на каменной стене, а еще через сто футов на петляющий тормозной след, похожий на гигантские растянутые запятые. Затем сделал резкий жест рукой по направлению к пропасти, изображая, как машина перелетела через край. Широко улыбаясь и демонстрируя великолепный набор золотых зубов, он сказал:
— Много быстро.
Да, действительно, это было и так ясно. Бикс потеряла управление на спуске при повороте налево, может быть, потому, что этот поворот был резче, чем она ожидала. Судя по всему, она старалась выровнять машину, но ее протащило через встречную полосу и ударило о каменный выступ скалы, а потом отшвырнуло под углом в сорок пять градусов к краю дороги и волокло еще футов сто до следующего поворота, где была припаркована наша машина.