Я так и не смог ясно представить себе образ той девушки, но отлично понимал, как мучается мой друг, и поэтому согласился.
По дороге к Боуи он рассказал, как Лиз частенько просила его зайти в школу к Бикс, когда учителя хотели поговорить с ее родителями, а Харлан был для этого слишком занят. Он считал, что Бикс только радовалась этому, но не мог утверждать этого наверняка. У нее был чрезвычайно спокойный характер и огромное самообладание. Он также присутствовал вместе с Лиз на ее выпускном вечере, потому что в тот день у Харла была назначена важная деловая встреча в Таллахасси.
Я сказал, что, по моему твердому убеждению, отец был просто обязан найти время, чтобы по крайней мере прийти на выпускной вечер своего единственного ребенка, тем более дочери. Майер согласился, что и ему эта мысль не раз приходила в голову.
Место, куда мы приехали, представляло собой тихий уютный уголок в Корал-Гейблс. Приземистая женщина в светло-серой униформе представилась как миссис Крейгер и провела нас по садовым дорожкам к коттеджу № 5. Т. Харлан Боуи сидел в инвалидном кресле-каталке в просторной, устланной коврами гостиной с кондиционером и смотрел по кабельному телевидению таблицы с курсом акций на бирже.
Это был высокий худощавый, болезненного вида мужчина. Я пожал его дрожащую руку, которая показалась мне хрупкой и какой-то ненастоящей. Во время разговора он не сводил с меня глаз, подмечавших и оценивавших малейшие нюансы моей мимики. Когда человек становится стопроцентным кандидатом в покойники, он приобретает именно такой взгляд.
Он предложил нам сесть и обратился к Майеру:
— Ты рассказал мистеру Макги о нашем разговоре?
— Только самое основное, Харл. Но не то, о чем ты хотел его попросить.
Боуи кивнул и развернул кресло в мою сторону.
— Мистер Макги, у меня было много времени на раздумья. Это были довольно мучительные мысли. Вынужден признать, что я был плохим отцом. Да-да, как отец я не выдерживаю никакой критики. Когда Бикс была маленькой, мы были очень близки. Она просто обожала меня… Знаете, Бикс никогда не была злобной или гадкой. Прекрасный ребенок, потом — любимая всеми маленькая девчушка, потом — красивый подросток. Ни прыщей, ни болячек… Нам с Лиз казалось, что она всегда останется только ребенком. И я испытывал прямо-таки благоговейный трепет перед ее красотой и тем, как ей восхищались окружающие. Наверное, мы были к ней слишком жестоки. Двое против одного. Она должна была стараться как черт знает кто, чтобы заслужить нашу похвалу. Мы сделали ее покорной и послушной, неиспорченной, но, наверное, и неуверенной в себе. Но сколько у вас реальных возможностей правильно воспитать ребенка? Я был страшно занят и не мог уделять ей достаточно внимания, чтобы понять Бикс как человека. Она была всего лишь… объектом. Да, прекрасным ребенком.
А потом… когда Лиз заболела… Все это время Бикс была очень внимательной к матери. А это было очень и очень непросто. Бикс стала крепкой как камень. Я сам набирался у нее сил. И когда Лиз умерла… это настолько ее потрясло, что мне даже трудно представить, как ей удалось это пережить. Но мне она никогда об этом не рассказывала. Без Лиз я превратился в зомби. Это несчастье должно было сплотить нас, но, увы, мы оба остались одинокими… только каждый по-своему. Я нес в душе свой крест. А она просто… была где-то рядом.
Он бросил на меня безнадежный взгляд и вяло развел руками.
— Послушайте, я даже не знаю, как она жила, пока оставалась со мной в Майами. Как-то раз я застал ее дома с друзьями. Молодые люди спортивного вида. Пустые глаза, громкая музыка. Она уехала в Мексику в начале января этого года. А через семь месяцев умерла Я хочу знать… как она прожила эти последние месяцы. Я хочу знать… да поможет мне бог… я просто хочу знать! — его голос задрожал, и он прикрыл глаза рукой.
— Харл просил одно детективное агентство провести небольшое расследование, — пояснил Майер. — Но они собрали только голые факты безо всяких подробностей. Он хотел найти кого-нибудь, кто мог бы на месте разузнать обо всем, и сразу же подумал обо мне. Я сказал, что знаю человека, способного справиться с этой задачей. Однако он захотел, чтобы мы поехали вдвоем. Все расходы будут оплачены. Важен лишь результат, а уж как мы добудем эти сведения, зависит только от нас.
— Разузнайте, что за люди окружали ее, — добавил Боуи. — Может, они сыграли с ней в какую-то… жуткую игру.
После того, как Боуи уже получил известие о гибели дочери, на его имя пришло письмо, написанное и отправленное по крайней мере за неделю до ее смерти. Оно было послано на старый адрес Боуи, а поскольку его дом был продан, прошло немало времени, прежде чем письмо попало к адресату. Он протянул его мне.
Обычное письмо. Послано из Оксаки в июле. Штемпель на конверте был смазан и было неясно, когда письмо отправлено — двадцать третьего или двадцать четвертого числа. Дешевые конверт и бумага. Синяя шариковая ручка. Мелкий неряшливый почерк — половина букв печатные, половина — прописью. Ни приветствия, ни даты, ни подписи.
«Если хотите, чтобы Бикс вернулась домой или вообще приехала, приезжайте за ней или пришлите кого-нибудь побыстрее, в последнее время она не отдает себе отчета в том, что с ней происходит».
— Моя дочь всегда была рассудительной, — твердо заявил Боуи, — но кто-то пытался создать вокруг нее проблемы, и мне непонятно — зачем?
Потом он вручил нам краткие отчеты сыскного агентства, переведенное с испанского свидетельство о смерти, выданное мексиканской полицией, и несколько фотографий Бикс.
Девушка на фото была совсем не похожа на ту Бикс Боуи, которую помнил я. Полноватое овальное лицо, легкая улыбка. Зрелая женщина, совсем не похожая на школьницу. Очень светлые длинные густые волосы, рассыпавшиеся по плечам. Выразительные глаза. Майер сказал, что они у нее были темно-синие. Загадочная улыбка на губах. Бикс выглядела мягкой, сдержанной, всем довольной. Но наклонный свет лампы фотографа выделил маленькую выпуклость на скулах, бугорок лицевых мышц, выдающий внутреннее напряжение, сдерживаемое железным самообладанием. Такое бывает, когда человек стискивает зубы.
Глава 2
Две стюардессы-мексиканки, обслуживавшие салон первого класса, были элегантны, вежливы и очень внимательны. Тележка с напитками поражала разнообразием ассортимента и останавливалась по первому требованию независимо от того, сколько раз вы уже заказывали. Завтрак, хотя и безо всяких гастрономических изысков, был тем не менее сервирован как в хорошем ресторане, что выгодно отличалось от стандарта, принятого на внутренних авиалиниях в Штатах, где еду обычно подают в пластиковой упаковке.
Тяжелые белые фарфоровые тарелки с золотой каемкой; массивные серебряные ножи и вилки; салфетки и скатерти из толстой льняной ткани…
Все это послужило Майеру неисчерпаемой темой для рассуждений.
— Реактивный самолет можно представить как замкнутую систему жизнеобеспечения. В нем поддерживается определенная температура, герметичность, есть вентиляция, запасы пищи и воды, а также резервуар для отходов. Функционирование этой системы зависит от наличия топлива. А если самолет выберет неудачное место для посадки, вовремя не сбросит скорость и так далее, то вполне логичным исходом может быть полное разрушение этой системы. Трэвис, ты только представь — лесистый холм, заваленный обломками тарелок, чашек, блюдец и серебряных вилок! Прямо мороз по коже! Как будто с небес сверзилась целая столовая… Но все эти безобразные пластиковые подносы и картонные стаканчики для крема и салатов куда больше подошли бы для оформления места катастрофы, чем фарфор. Так что это лишь служит подтверждением того, что мы не сможем шлепнуться. Да-а, как тонко и интересно подмечено.
— Великий гуру, может, вы все-таки выбросите из головы все эти психологические штучки насчет воздушных путешествий и обратите свой взор на своего старого друга Харлана Боуи? Он по-прежнему остается для меня загадкой. По-моему, в нем есть что-то фальшивое.
— Ты хочешь сказать, что его забота о дочери выглядит несколько наигранной? Это не так. Просто это продиктовано его жизненными принципами. Он хочет с нашей помощью оправдаться перед самим собой. О, конечно, он обожал ее, когда она была ребенком. Маленькие дети такие милые, такие ласковые, их все время хочется потискать как котенка или щенка. Знаешь, Макги, в мире полным-полно расчетливых симпатяг вроде Харла. И в их желании иметь свой дом и семью никакой истинной любви нет и в помине. Все это обыкновенное притворство. Они — бессознательные лицемеры, хотя сами не отдают себе в этом отчета. Если бы я хотел заклеймить это «мировоззрение», то сказал бы, что люди типа Харла живут с тайным убеждением, что во всем мире не существует никого, кроме них… а все остальные — это так, декорации. Теперь он вживается в новую роль. Трагический, искалеченный персонаж. Все это несколько наигранно. И слезы ненастоящие. Ничего лучше он придумать не может, потому что перестраиваться ему уже поздно. А как еще может рассуждать такой ограниченный человек? Он свято верит в то, что на такие глубокие переживания способен только он, и никто другой.