Его взгляд, устремленный за окно, настораживает. Брови сошлись на переносице, а глаза потемнели и заблестели недобрым огнем.
Я невольно проследила за его взглядом.
— Да нет, у нас, блть, гости, — сжав зубы, прошипел парень.
За окном на балконе стоял Глеб.
Комментарий к Глава 20
Спасибо за внимание. С нетерпением буду ждать комментариев, очень хочется знать, как вам такой поворот и глава в целом) Для меня очень важно ваше мнение😊
========== Глава 21 ==========
— У нас гости.
Челюсти сжались, неприятно клацнув зубами. Я набросил плед на девушку, поднялся с кровати и натянул брюки, не утруждаясь поиском трусов. Малость в состоянии, которое сложно назвать каким-либо печатным словом, я потянулся за сигаретами, но тут же себя одёрнул.
Аня сама была в тихом шоке. Натянув плед до подбородка, она переводила взгляд с меня на мажора и обратно. Дверь была открыта, и он уже стоял на пороге. В охапке огромный букет, на лице смурное выражение. Понятно, что увиденное ему удовольствия не доставляло, если он не извращенец только.
Блондинчик тихо хлопал в ладоши, неотрывно смотря на девушку осуждающим взглядом. И в другой ситуации мне бы стало неловко и стыдно, у них вроде как отношения были, и я тут, по сути, влез, разрушил, увёл чужую девушку. А внутри чувствовал странное злорадное ликование.
Хер тебе, выкуси! Не вернется она к тебе.
Аня меня любит, и от этого будто муравьи под кожей бегают и фейерверки запускают. Моя девочка, сладкая, нежная. А всё, что он мне втереть пытался — вода и только. Жалкая попытка заставить сомневаться и уступить. Он видимо привык, что ему достается всё, что он хочет и мириться с обратным не умеет. И походу средства для достижения цели значения не имеют, даже свою бывшую девушку грязью полить не постеснялся.
— Ань, ты ждала гостей? — девушка мотает головой. Перевожу взгляд на мажорчика. — Вопрос: чего надо?
— Да вам ребятки в порнушке сниматься, — заторможено выговаривает он и гадко ухмыляется. Не хочу, чтобы он на неё смотрел, и встаю прямо перед ним.
— А ты гляжу, шаришь? — видимо, он нарисовался гораздо раньше, чем мы его заметили.
Аня вжимается в матрац, будто хочет провалиться в него. И с одной стороны реакция понятна, а с другой… Она так смущалась, прятала взгляд, можно подумать, что он и не бывший вовсе.
— Серьезно, Ань, ты меня вот на этого чёрта променяла? — игнорирует и меня и моё присутствие.
Кулаки сами сжимаются.
— Ты базар-то фильтруй! — одёргиваю его, хватая за отвороты пиджака. Самоуверенная холеная рожа так и напрашивается, чтобы её подправили.
— Руки убери, — смотрит дерзко, но тон голоса подскакивает. — И не лезь, когда взрослые люди разговаривают.
За возраст меня ещё не упрекали. В глаза смотреть он избегает, старается обойти, подойти к девушке, но я нарочно загораживаю дорогу.
— Ты бы хоть таблетки пила, а то такие уроды тоже ведь размножаются.
— Ты тупой или бессмертный? — стараюсь я перетянуть внимание на себя.
Лицо его каменное, только бегающий взгляд выдает волнение.
— Что за жаргон! — театрально вздыхает и закатывает глаза. — Ань, с каких пор тебя заводят быдловатые малолетки?
— Заткнись!
Девушка злобно шипит. Смотрит на него, а в глазах презрение плещется. Ноздри раздуваются, губки плотно сжаты, носик морщится. Маленькая фурия, даже в гневе красива.
— Уходи, Глеб!
— Слышал, девушка беседовать с тобой не хочет.
Одним движением я вытолкнул его в коридор, желая уже выставить за дверь. Руки чесались с балкона выбросить, но сидеть за него желания не было.
— Я сказал, лапы убери! — почти взвизгивает он. — Мне с ней надо поговорить!
— А я сказал, свали, пока направление не задали!
— М-да, — протягивает он, приближаясь почти вплотную.
Мужику на вид за тридцать, и удивляться не стоит тому, что он так акцентирует на возрасте. Крепко же задело, что его на меня променяли. Я выше на голову, но он вроде крупнее, да и ещё раздувается, будто от ощущения собственного превосходства.
Пытается смотреть свысока. Цыкает, оглядывая меня, шарахается от оскаленного черепа на моём плече.
— Где мы, там победа. Ну-ну.
Стою полуголый, как на выставке и этот осматривает меня будто я лошадь или собака, выставленная на продажу. От высокомерного тона я должен чувствовать неловкость, но не выходит всерьёз воспринимать его поведение. Блондинчик сам нервничает, то и дело напрягает плечи, будто сдерживается, чтобы не втянуть голову в них. Держит перед собой букет, прикрываясь им, как щитом.
— Ты пацан, ещё не знаешь, с кем связался.
— Только вот пугать не надо, — давлю смешок, веселят его попытки давить авторитетом.
— А я и не пугаю, — бросает он. — Ты меня не знаешь, если я начну что-то делать, ты не вывезешь.
— И кто ж ты? — гадкая улыбка липнет к лицу. Врезать бы ему и вышвырнуть в подъезд. — Сын богатого папы и не хрена больше. Мажор.
— Я может и мажор, но порядочный гражданин, ценный член общества, а не отморозок вроде тебя и твоего братца.
Я втягиваю воздух, про себя считая до пяти.
— Слышь ты, член! Ситуация касается только нас, не смей приплетать Макса.
— Ой, а что так? Боишься, что она услышит? — хмыкает он. Успел что-то вынюхать не иначе. — А семейка твоя, сестра — шлюха малолетняя. Родители вообще не пойми кто.
— Закройся! — цежу сквозь зубы, кулаки сжимаются. Дышать, держаться. Брешь нащупать пытается, и надавить, сука. — Не твоё собачье дело.
— Не моё. Думаешь, она с тобой останется, когда всё узнает? Ты вообще кто по национальности-то получаешься, чурка?
Последний вопрос мимо пролетает, никогда не реагировал на такие вопросы. Травить кого-то за национальность — детский сад.
Руки немеют, так кулаки сжаты сильно. Чувствую себя не очень. Стою, дышу, пока дерьмом обливают. Терпеть, нельзя поддаваться на провокации. Он ведь только этого и добивается. Изворачивается, старается задеть больнее, ждёт, когда сорвусь. А нервы буксировочными тросами натянуты.
— Да, что с тобой говорить! — отмахивает от меня небрежно. — Ладно, раз нравится подбирать после других, можешь забрать себе её. Хорошая пара — отморозок и шалава.
Тугая пружина, что сжималась во мне, со скрипом распрямилась. Дикая злоба затопила, отдаваясь напряжением в мышцах. То самое состояние, когда будто жалюзи закрываются. Время превращается в кисель, а происходящее выглядит, как в замедленной съемке.
От удара под челюсть он жутко клацает зубами. От второго, алое пятно расплывается на белой рубашке. Он вскрикивает и хватается за нос, падая на пол. Запах крови впивается в ноздри, будоражит. Желание расквасить надменную рожу разрастается, заполняя всё собой, стереть с лица наглую ухмылку и затолкать слова ему поглубже в глотку, заставить навсегда заткнуть брехливую пасть.
Я кидаюсь к нему, отползающему к двери, но понимаю, что меня кто-то тянет назад.
— Не трогай его, прошу тебя! — уговаривает девушка, обхватив меня сзади. Весь вес вкладывает в попытке удержать.
— Аня, отойди! — не говорю, рычу, и девушка вздрагивает, отпускает меня.
— И что, по-прежнему хочешь быть с неконтролируемым отморозком? — кричит он. Взгляд затравленный, озлобленный.
— Представь себе, он меня любит, — отчаянно, но уверенно отзывается она из-за моей спины.
Повисшая тишина, готовая в любой момент разразиться грозой, давит. Хрупкие руки мелко дрожат, но держат меня. Испуг в огромных глазах девушки отрезвляет. Заставляет взять себя в руки. Если я пугаюсь собственного отражения в голубых глазах, то, как сейчас страшно ей. Как напугана эта миниатюрная хрупкая девушка. И в ужасе она не от кого-то, а от меня.
— Забудь сюда дорогу, — глухо выговариваю, всё ещё сквозь зубы.
— Ещё посмотрим. Я это так не оставлю!
Утирает кровь, отбрасывая цветы. Что же упрямству его стоит только позавидовать или посочувствовать. Он громко хлопает дверью, Аня запирается на все замки и запихивает потрепанный букет в мусорное ведро. В спальне загоняет кота с балкона, закрывает дверь и зашторивает окно.