— В смысле? — сделала вид, что не поняла.
Не поймешь такое, ага. Уже не первый месяц она пытается убедить, что нос мой слишком длинный и ассиметричный.
— Пластическая хирургия. Ты же должна знать, что сейчас это очень развито, — беззаботно продолжила она. — Можно было нос поправить, и скулы сейчас тоже делаю. Губы вот очень хорошо получились.
Игорь Владимирович искусственно закашлял, глядя на Глеба.
— Мам.
«Ну давай, скажи что-нибудь! Заступись за свою страшненькую девушку!» — наверное, он прочитал в моем взгляде именно это, раз изрядно стушевался.
Работа над собственными комплексами давалась тяжело и такие разговоры этому не помогали. И хоть за столько лет отношений я и научилась не обращать внимания на изречения Илоны, было всё же обидно.
Сделать нос более тонким, вытащить комочки Биша, откачать лишний жир, что ещё, по мнению этой женщины мне необходимо сделать, чтобы соответствовать её идеальному сыну?
Губы и сама хотела увеличить, но это уже скорее просто из-за веяния моды. Одна процедура, и больше я её повторять не собиралась.
— Подколоть губы и лечь под нож хирурга — несколько разные вещи, да и зачем? Меня в себе всё устраивает.
Хотелось высказаться резче, поставить её на место, но жениха не хотелось обижать. Да и снова выслушать о том, какая я хабалка желания не было.
— Да и внешность — не главное, — брякнул Глеб.
В такие моменты я чувствовала себя собакой. Жила себе, жила на помойке, ходила грязная, блохастая и кривая, а потом меня забрали домой. Отмыли, вывели блох и вроде любили, но продолжали напоминать о моём происхождении.
Похоже Илону моя внешность заботила больше, чем меня саму. Она, наверное, хотела видеть рядом с сыном, как минимум одного из ангелов Виктории Сикрет, а тут я. Далеко не модель.
Женщина никогда особо не стеснялась, отпускала комментарии щедро. Когда Глеб нас познакомил, первое, что она сказала — стоит поработать над фигурой. Она не стеснялась, высказывала всё что думает, но последнее время она становилась всё настырнее в этих вопросах. Началось, когда мы с Глебом съехались, и шло по нарастающей.
— Аня, ты только не обижайся на меня. Каждая мать хочет только лучшего для своего единственного сына, — примирительным тоном обратилась она ко мне. — Ты поймешь, только когда сама станешь матерью.
Глеб как очнулся ото сна, бросая на женщину взволнованный взгляд. Он испугался, что она ляпнет лишнего? Я нахмурилась, глядя на них. Мать и сын неотрывно смотрели друг на друга. Глеб смотрел так, когда пытался настоять на своём, строя из себя несчастного страдальца.
Что ж такого случилось, что он так забеспокоился? Его отец тоже смотрел на женщину несколько удивлённо, если не сказать шокировано.
Илона промолчала. После их немой перепалки чаепитие продолжилось в молчании. После мы перебрались в гостиную, где Илона попросила включить ей какое-то телешоу. Это занятие полностью поглотило женщину, так что от меня она отстала.
— Как вообще работа? — обратился ко мне отец Глеба. — Всё забываю, какой у тебя график?
— Вообще сутки через трое, но людей не хватает. Иногда приходится выходить еще и в ночь.
— Тяжело. Так ты сегодня с работы? — удивился мужчина.
— Да чего там тяжелого, пап? — вклинился Глеб, не дав мне ответить. — Она же не на заводе пашет!
— Как будто ты знаешь, каково работать на заводе, — невозмутимо бросил он в ответ. — Ты в ночные смены не работал, не поймешь. Это даже морально тяжелее, потому что организм должен отдыхать ночью. А мы ещё и выспаться не дали.
Мужчина осуждающе посмотрел на Глеба, тот заметно сник.
— Не могу сказать, что мне очень тяжело. Тем более, когда в своём графике идешь, — решила я поддержать своего жениха. — Да и мне нравится работа.
Мы ещё немного поболтали о работе свекра, о моей учебе, обо всём понемногу. Потом мужчину отвлек важный телефонный звонок, после которого чета Самойловых засобиралась домой. Илона порывалась остаться, но свекор настоял на том, что нужно идти.
Глеб заметно выдохнул, как только за гостями закрылась дверь.
— Ну и вечерок, — подытожил он.
Вечерок, как вечерок. Пора бы уже привыкнуть к тому, что общение в кругу семьи проходит в напряжении. Уж не знаю, как бывает, когда Глеб один, но со мной всегда так. Я, молча, отправилась убирать со стола.
— Могла бы быть поприветливее с мамой, — бросил он вдогонку. Что в его понимании «поприветливее» интересно? Улыбаться и соглашаться со всем, что она скажет? — Вот зачем ты начала спорить? И меня приплела ещё.
— Когда это я спорила? — составляя кружки в раковину, спросила я.
— Блин, ну покивала бы. Это же мама.
— Если ты о том, что я не хочу перекраивать свою физиономию, то я не спорила! Если мне действительно нравится, как я выгляжу, почему не могу сказать об этом?
Домыв кружки, я обернулась и подошла к жениху. Мы буравили друг друга взглядами. Он, видимо, решал, стоит ли продолжать припираться, а я ждала, что же он скажет. Для меня было важно услышать слова поддержки или элементарный комплимент. Весь вечер он отмалчивался, а нелепое «внешность — не главное» укололо меня. Нет, в целом он был прав, но в таком контексте эта фраза звучала, как попытка оправдаться. Да, мол, она может и страшненькая, но в остальном сойдёт.
— Ладно, проехали. Не вижу смысла спорить, — улыбнулся он. Руки обвили талию, мужчина прижал меня к себе. Помнишь, что я говорил?
Даже если и забыла, то его действия хорошо напоминают.
Руки хозяйничали, шаря по моему телу. Губы его нашли мои, стремясь закружить мне голову в жарком поцелуе.
— Глеб, — я уперлась ему в грудь. — Я устала.
— Ну-у, — плаксиво выпятил губы мужчина. — От чего ты могла устать? Не ломайся.
Я подняла на него взгляд, стараясь вложить в него всё свое недовольство. Действительно, от чего мне уставать? Мужчина этого казалось, не замечал. Посадив меня на кухонную тумбу, он устроилась между ног, и прижал меня к себе. Он целовал мне шею, щекоча кожу бородой. Прикрыв глаза, я откинула голову назад, стараясь расслабиться. Мне же не было неприятно. Нежные прикосновения, ласковые настойчивые руки. Без волнения, без особой дрожи, но приятно. И так ведь было всегда. За то время, что мы были вместе, я пришла к выводу, что просто так устроен мой организм. А может, я вообще фригидная.
— Как думаешь, может нам пора попробовать снова?
— Глеб.
— Ну, а что? Уже полгода прошло. Что врач сказал?
— Сказал, пробуйте ещё, — закрыв глаза, ответила я.
Свернувшись у него на груди, я старалась утихомирить сердцебиение и дрожь в голосе. Неконтролируемо наворачивались слезы.
— Знаешь, мне кажется, что может просто не время?
Я смотрела на него и ждала если не понимания, то хотя бы сочувствия. Было важно знать, что и ему это не безразлично.
— Слушай, я это… Все спросить хотел. Только ты не сердись и не обижайся. Ты не болела раньше, ну ты понимаешь… чем-нибудь таким?
— Что?
— А, что? Я же у тебя не первый, — сказал он, поджав губы демонстрируя свою обиду.
— Так и я у тебя тоже. Как думаешь, это вообще нормально, что у нас была жизнь друг до друга? — Бросила я с вызовом. — И если под «чем-нибудь таким» ты имеешь в виду венерические болезни. Нет, я ничем таким не болела.
— Просто мама сказала…
— Мама? Твоя мама? А она откуда… — хотела поддержки — получай, теперь ещё и Илона в курсе. — Зачем ты ей рассказал?
— А что такого, она же моя мама?! Тебе же никто не может дать совет, вот я и поговорил с ней.
— Поговорил? И что именно ты ей разболтал?
— Всё. И не разболтал, а поделился! Сама подумай, два выкидыша, это же ненормально! Я думал, она что-то посоветует! — повысил он голос.
— А она врач что ли?!
Препирательство перерастало в ссору. И я начала говорить громче. Эта тема была для меня больной и то, что Глеб ею вот так просто поделился, пусть даже с матерью, было неприятно. Ощущение, как если голую выставили на всеобщее обозрение.