- Но почему… почему ты ей не помог?
- Потому что она не чувствовала, что падает. Она считала, что ей не нужна помощь, что всё нормально, как и должно быть. Я не мог её переубедить, никто бы не смог. Такова суть людей, до них без их желания нельзя достучаться.
Они замолчали. Он вспоминал, а Лина восстанавливала картину давно минувших событий.
- А я? – наконец тихо спросила Лина. Отец посмотрел на неё, немного поморщившись, зная, что то, что скажет, будет крайне неприятным. Но Лина просто хотела услышать правду, попробовать понять.
- Просто для тебя не осталось места. Я был слишком занят мыслями о ней. Я ненавидел и любил её, а ты была… кем-то, на ком можно выражать свои чувства.
Она скривилась, услышав это.
- Но я же твоя дочь.
- По большей части мне было всё равно. Я получил, как мне показалась, такой разряд предательства, от которого по своей слабости не мог уйти, постоянно возвращаясь, что для меня окружающий мир сузился до масштабов моей собственной разрушенной жизни.
Наверное, он очень много думал об этом. Не свойственно её отцу было говорить такие длинные предложения, так загружая их смысловой значимостью. Он говорил красиво, объяснял понятно. Он слишком много думал об этом.
Лина встала и ушла. Не потому, что обиделась или расстроилась, жизнь научила её не тратить время на обиды. Просто ей надо осмыслить, сказанное им. Поверить в тот факт, что она просто оказалось лишней. Но могут разве дети в один прекрасный момент оказаться помехой, ненужной вещью, которую жаль выкинуть, но и места ей не получается найти. Хорошо, пожалуй, ей было обидно. Обидно и горько от воспоминаний о своём детстве, которое могло бы быть совсем иным.
Но всё это было уже прожитым прошлым. Пускай прошлое в нашей жизни играет немаловажную роль, но Лина старалась его перечеркнуть, немного затуманив воспоминания, убрав их яркость.
- Ты вообще ничего не чувствуешь? – спросила Лина у отца.
- К чему этот вопрос?
Отец не смотрел на неё. Он всегда таким был, сам по себе. Они, может, и сблизились, но он не стал её горячо любить от этого или вымаливать прощения за сделанные ошибки, за свои опущения. Он жил своей жизнью и не хотел ничего менять, признавать, что где-то напортачил.
- Я про бабушку.
- Все люди умирают, - заметил он в ответ.
- И тебе не больно?
- Может, и больно. Но я не привык жалеть о том, что нельзя контролировать и уж тем более изменить.
Этим они тоже отличались. Она не умела быть такой пофигистично-эгоистичной. Сколько не учись, не пытайся.
- Ты любил её настолько сильно, что не мог от неё отказаться?
- Я любил её настолько сильно, что не хотел от неё отказываться.
- Не понимаю.
- Люди могут всё. Не существует «могу» или «не могу». Есть «хочу» и «не хочу». Если ты захочешь ты бросишь, кого угодно, как бы не любил, если захочешь, мир упадёт к твоим ногам.
Она не понимала этой точки зрения. Но удивилась, слушая такие рассуждения. Её отец был работягой, всю жизнь, и философия, как таковая, была ему незнакома. Но он был как энциклопедия, как величайший из поэтов. Если он говорил, тебе нужно было внимательно слушать и запоминать, а лучше записывать. Он могу казаться таким простеньким, даже глуповатым. И только когда он позволял себе говорить то, что хотел сказать и считал нужным, чувствовался не дюжий ум.
Он сделал маленький глоток обжигающего кофе и улыбнулся, видя как Марина пробирается к нему, обходя столики и извиняясь каждый раз, когда кого-то задевала. Ресторан в вечернее время был полон народа, особенно часто по залу в спешке проходили официанты, и Марине приходилось постоянно изгибаться как-то совершенно немыслимо, чтобы не задели её, и она ни с кем не столкнулась.
- Ты, верно, сидел здесь и сходил с ума от радости.
Он усмехнулся:
- Ты была великолепна, неповторима.
Марина улыбнулась и поцеловала Андрея в щёку.
- Я всегда знала, что у меня намного больше талантов, чем у тебя.
- Это бы я в жизни не поставил под сомнение.
- Надо же, за те несколько дней, что мы не виделись, ты вдруг стал не в пример скромным? - с деланным удивлением спросила она.
- А я когда-то был лишен скромности?
- До некоторых пор ты даже не знал, что значит это слово.
Он громко рассмеялся, закинув голову.
- Как продвигается работа? – поинтересовалась Марина, садясь напротив него.
Он, усмехнувшись, постучал пальцами по столу.
- Грунтов тяжёлая для восприятия личность.
- Ты же всегда отличался гигантским терпением даже в самых критических ситуациях.
- Ты сейчас вроде как сделала пробный выпад?
- Не пойму о чём ты, - невинно отозвалась Марина.
- Проверяешь моё психическое и эмоциональное здоровье? – чуть наклоняясь к девушке вперёд, поинтересовался Андрей.
- Хочешь услышать диагноз?
Андрей откинулся назад.
- Уволь.
- Трус, - насмешливо сказала Марина, впрочем, не пытаясь его обидеть.
Вдруг лицо Марины стало серьёзным, тревожным. Улыбка пропала с её лица.
- Ты не знаешь, где Лина?
- А должен знать?
- Я разговаривала с ней три дня назад. Она просила не искать её и не волноваться.
Марина так внимательно, почти прожигая, смотрела на Андрея, словно ощущала седьмым или шестым чувством, что и он причастен к нынешнему побегу Лины.
- Вот и следуй выданным инструкциям.
- Тебе даже не интересно, что произошло?
Ему было не интересно. Он и так знал, знал даже больше, чем, наверное, Марина.
- Нагуляется и вернётся, - резко сказал он, но девушка, сидящая напротив, не обратила внимания на эту спонтанную резкость в голосе.
- Я волнуюсь за неё.
- А зря. Она слишком эгоистична, чтобы решится на что-то большее, кроме как изображать из себя мученицу.
Марина послала ему красноречивый взгляд:
- Не забывай, что ты сейчас говоришь о близком мне человеке, - в её голосе звучало предупреждение.
- Ты сама начала этот разговор.
Могло показаться, что он нагло грубит, но на самом деле он не был груб с Мариной, он лишь грубо отзывался о той, которая вызывала в нём раздражение. И Марина это знала. Она всегда отличалась хорошим умением в понимании людей, интуитивно или логически, может, приходя к суждениям умственными заключениями, но она всегда знала суть человека. Поэтому её карьера адвоката пошла на взлёт резко и быстро. Сейчас эта девушка сидела, спокойно едя заказанную Андреем еду, не злясь на него, не осуждая. Тема разговора уже ушла в иную сторону, а щекотливый разговор более не поднимался. Ещё один плюс Марины, что она никогда не вставала на чью-либо сторону, только в том случае если правота одного и вина другого была явно выражена. Марина всегда держалась профессионального нейтралитета, но не стояла в стороне, а участвовала в процессе любых стычек и непониманий.
Марина заправила выбившийся крутящийся локон за ушко и сказала:
- Знаешь, я сегодня разговаривала с Алиной…
Аля…
Это имя, словно заклеймённое в разуме, всплывало всегда, везде. Он давно позабыл, что значит испытывать боль. Но вот теперь он был полным олухом, который страдал чертовой влюблённостью к девушке, которая выбрала не его. Он продолжал скучать по ней, и слишком часто вспоминал её, думал о ней. Даже после прошедшего времени с её отъезда она всё так же не забылась для него, её образ не поблек, не стёрся. Его Аля была нежной и хрупкой, и временами она жутко напоминала ребёнка. Но она, безусловно, была сексуальной, смеялась всегда искренне и громко, находила добрые слова, когда это требовалось, и молчала, когда слова были не нужны. Она никогда не была спокойной, скорее волнительной, любила яркие события полные эмоций, хотя и отрицала это. И рядом с ней Андрей часто улыбался, просто смотря на неё, слушая её голос. Она была воплощением всего, о чём он мог только мечтать.