Почему-то было больно. После выпитого притупились ощущения, но что-то беспокоило, не давало спокойно придаваться унынию безобразности всей её жизни. Вышла из клуба, растерянно оглянувшись. После долгого нахождения в шумном, многолюдном месте, здесь казалось не в пример тихо, и был такой свежий воздух. Она достала телефон и, открыв контакты, нажала на вызов. Он взял трубку, она, услышав его голос, сбросила. Только потом подумала, что у Андрея записан её номер, а значит, он знает, кто именно звонил. Поморщилась от чувства неловкой глупости своего поступка, которое добралось до неё даже сквозь выпитый алкоголь. Вызвала такси и через полчаса уже оказалась дома. Зашла в спальню, не раздеваясь, свалилась на кровать и заснула.
Что-то настойчиво мешало ей спать, а просыпаться, чтобы понять причину помехи, не хотелось. Но звук яростно пробирался через дебри глубоко сна, превращая его в лёгкую беспокойную дрёму, и она, открыв глаза, зло чертыхнулась. Пошла открывать дверь, возмущаясь. Безумно хотелось пить, но противный звук был по нервам сильнее, чем желание утолить жажду. Андрей, не церемонясь, вошёл, окинув её внимательным взглядом. Она, не удивляясь и не радуясь, осмотрела его. Захлопнув дверь, он сверлил её своим взглядом, призывая к чему-то непонятному. Она постояла пару секунд, ожидая, что он что-нибудь скажет, но он продолжал молчать. Лина, отвернувшись, пошла на кухню за водой. Андрей направился следом.
- Что у тебя произошло? – спросил он.
- А что-то должно было случиться?
- Ты звонила.
Она поперхнулась водой, которую в эту секунду пила, наконец, осознав причину его прихода.
- Ошиблась номером, - сказала она в своё оправдание. Он расхохотался, именно расхохотался, потому что это был издевательский, ядовитый смех. – Ты успокоил свою совесть, убедившись, что со мной всё в порядке. Теперь можешь уходить.
Она, не дожидаясь ответа, пошла принимать душ. Через минут пятнадцать, приведя себя в порядок, освежившись под холодными струями воды и одев шёлковый халатик, вышла из ванны. Андрей всё так же сидел на кухне, спокойно пил кофе, словно находился у себя дома. Она удивлённо посмотрела на него.
- Почему ты ещё здесь? Я же сказала, что случайно позвонила.
- А я случайно тебе не поверил.
Лина нахмурилась.
- Какая разница, зачем я звонила. Даже если я хотела что-то сказать, то сейчас хочу, чтобы ты ушёл.
Теперь он стоял напротив неё, подавляя своей физическим присутствием, глубоким, проницательным взглядом. Это нервировала её, она чувствовал себя крайне беззащитной. Попыталась уйти, пройти мимо него, но он резко схватил её за руку, развернув к себе лицом. Халатик, немного съехав, приоткрыл белизну её груди. Его взгляд переместился намного ниже её лица, и он не стесняясь, смотрел на заостренные соски, которые надетый ей шелковый халатик не прикрывал, а скорее подчёркивал, ярко вырисовывая контуры. Он резко толкнул её назад, она, стукнувшись спиной о стену, ахнула. Его рука легла на её грудь, сжала, палец туда обратно начал танцевать по соску. Она выгнулась навстречу его касаниям. Её пронзила волна такого экстаза, после которого люди умирают с счастливой улыбкой на лице. Возможно, это был всего лишь реакция тела на эффект неожиданности, но её просто пронзила яркая вспышка молнии, возвышая, и она потеряла себя в ту же секунду. Он наблюдал за ней горячим взглядом, от которого она чувствовала себя открытой перед ним, а из-за этого ощущения становились ещё более острые. Он резко прижался к ней, его руки оказались внизу. Не раздумывая, Андрей, приподняв шёлковую ткань, прикоснулся к голой прохладной коже горячими руками. Подхватил её бедра, заставив обхватить его ногами, установив тем самым интимно недозволительной контакт. Она застонала, ощутив её возбуждение, каменно упирающееся в неё, в то время как преградой были лишь его джинсы.
- Прекрати, - это должно было прозвучать яростно, но вышло слишком жалобно.
Он усмехнулся, нежно прикоснулся к её губам, начиная медленный, заводящий, властный танец. Его руки опять на её груди, она выгибается, стонет, ловит его дыхания и поцелуи, стараясь прижаться к нему ещё сильнее, ощутить каждый изгиб этого мощного желанного тела. Его поцелуи похожи на непозволительную интимную ласу, заставляющие её гореть, плавиться, желать, практически умолять. Халат уже давно распахнулся, и его руки теперь глядят её обнажённое тело. Он перестаёт её целовать лишь на секунду, она протестует, стараясь притянуть его обратно к себе. Андрей рассматривает её грудь, коралловые соски, плоский живот. Она обхватывает его шею руками, прижимаясь для устойчивости чересчур крепко, и начинает елозить вверх, вниз. Он издаёт рычащий звук, отдавшийся в её теле волной новой эйфории. Схватив её за бедра, резко, яростно прижимает её к себе, вдавливает, и она почти испытывает взрывной оргазм от ощущения его возбужденной плоти, проникающей, пускай даже таким способом, туда, где бы она хотела ощущать его всецело. Лина ласково целует его шею, играя, языком танцуя, он ещё сильнее вбивает её в стену, сам прижимаясь в желании достигнуть требуемого контакта. Поцелуй, обжигающий. Она горит, как в огне, рядом с ним желание похоже на утопическую лавину. Как сумасшедшая, стремящаяся навстречу своему безумию. Нестерпимо сильно ощущается каждое его касание, каждый его вдох и стон. Он целует её, а она, словно распадаясь на тысячи атомов, перестаёт существовать, или существует лишь ради него, для него.
Но тут, наверное, по закону жанра звонит звонок, извещающий о прибытии гостя. Андрей отчаянно простонал, хотя это звук был больше похож на яростный рев зверя. Он смотрит ей в глаза, искрометно ударяя, обжигая. Она протягивает руку, нежно проводя по его щеке. Улыбается, слабо, отходит от него, идя открывать дверь. Он идёт следом. Лина открывает дверь, видя на пороге Романа, но тут Андрей неожиданно захлопывает дверь ударом руки, она испуганно смотрит на него. Его лицо, перекошенное от ярости.
- Ты издеваешься надо мной? – хриплый, низкий голос.
- Успокойся.
- Какого черта у тебя на пороге делает Грунтов?
- Какая к черту тебе разница, - повышая голос, прикрикивает она.
- Ты пытаешься вызвать мою ревность? – уже спокойней интересуется он.
- А у тебя есть причины ревновать? Ты тот, который ненавидит меня, - она подошла к нему ещё ближе, так, что их лица оказались на миллиметровом расстоянии. – Ты тот, кто презирает меня, осуждает. И да, спасибо тебе за секунды, проведённые в твоих объятиях. Но я не верю… не верю, что ты чувствуешь что-то ко мне.
Он криво ухмыляется с иронией, даже сарказмом. Андрей убирает руку с двери, открывает её и уходит. Романа за порогом уже нет. Лина взъерошивает волосы, борясь с желанием вернуть Андрея к себе. Но, Боже, она, правда, не верит. Он не может что-то чувствовать к ней, не может априори. А она не желает быть девочкой для мимолётного удовольствия.
Он криво ухмыляется с иронией, даже сарказмом. Андрей убирает руку с двери, открывает её и уходит. Романа за порогом уже нет. Лина взъерошивает волосы, борясь с желанием вернуть Андрея к себе. Она не верила ему, но ей хотелось верить. Просто позволив себе сблизиться с ним всего на время, она потом не сможет остаться прежней, это изменит слишком многое. Она так давно его любила, так давно, что нереальность их взаимоотношений проникла в неё и наконец-то осозналась. Она не могла сделать шаг, она боялась. Привыкшая уже к этому замороженному периоду бездействия между ними, Лина не могла решиться на полное контрастное изменение. Она не верила. Не верила, что он может испытывать к ней хоть какие бы то ни было светлые и тёплые чувства. Она боялась остаться на обочине, обманутая и преданная с разбитыми вдребезги мечтами и надеждами. Когда ты, наконец, смирился с невозможностью того, что так сильно хотел, новая надежда пугает, а не вдохновляет. Ты прошёл тот период ядерной боли и пришёл к определённой гармонии, и шаг в неизвестном направлении напоминает скорее ещё один очередной путь экстремала. Бездействие – легче, проще, понятней. Действие – пугает, но отчаянно манит. Но люди как прирождённые существа с обстроенным чутьем к самосохранению панически будут бежать оттуда, где пахнет их страхами. А самое смешное, что как только он уходил, она жалела, что не попросила его остаться, ей хотелось вернуть его обратно. Только когда он был не вблизи неё, она чувствовала в полной мере тоску и боль от разлуки. Смелая, когда он рядом, и одинокая, сломленная, когда его нет с ней.