Слегка прислонясь к стволу, на меня смотрел один из моих аппенцелльских красногвардейцев. Из одежды на нем были только брюки и сапоги, его торс посинел и покрылся ледяной пылью. Я опустил дуло «маннлихера» и обошел дерево с правой стороны. Птицы. Он был привязан к стволу куском стальной проволоки чуть повыше бедер. Левое ухо у него отсутствовало, в этом месте убийца приставил оружие и нажал на курок, пуля вошла через слуховой канал и вышла в верхней части затылка.
Дорожка в снегу вела на противоположный край поляны, как если бы туда кого-то тащили волоком. Там, на опушке леса, лицом в снегу, лежал второй аппенцелльский красногвардеец. Ему дважды выстрелили в спину примерно с того места, где я сейчас стоял, его левая рука распласталась в направлении леса. Он пытался убежать, пока его товарища привязывали к дереву и казнили, но далеко убежать не успел. Мои глаза закрыты. Я здесь совсем ненадолго.
В подлеске что-то хрустнуло, мне снова показалось, будто промелькнула и спряталась тень. Осторожно ступая назад, в свои же следы на снегу, я вскоре снова оказался у лачуги. Почему Бражинский убил обоих красногвардейцев? Он подкараулил их в хижине, затем под каким-то предлогом завлек в лес, убил и забрал с собой лошадей; три дорожки следов вели от домика на юг. Может быть, между ними была какая-то договоренность? Почему я думал об этом? Случайность, казалось, была исключена. Но то, что я видел, и то, что произошло — почему-то не сходилось в моем восприятии. Я ударил лошадь правой рукой в бок и провел ладонью по ноздрям, потом открыл один из мешков и съел сухой ньямы. Благодаря механическому пережевыванию и проглатыванию тягучего соленого мяса я смог вновь обрести спокойствие. Было тихо.
Со стороны леса ко мне приближался маленький черноволосый человек, почти карлик. Он слегка хромал и был одет в нечто напоминавшее униформу, поверх которой на нем было наброшено темное пальтецо. Я направил на него револьвер.
— Стоять!
— Вы курите? У вас не найдется закурить? Или немного сыра, всего лишь малюсенький кусочек!
— Оставайтесь на месте!
Маленький человек подошел ближе.
— Ни шагу больше, предупреждаю вас!
— Я очень голоден, господин! — Он сделал еще один шаг вперед и просяще протянул руку ладонью вверх, при этом скривил рот в отвратительной улыбке. Он заточил себе резцы напильником до треугольной формы. — Всего лишь кусочек сыра…
— Оставайтесь на месте!
Я нажал на курок, и между нами взметнулся фонтан снега. Металлический звон выстрела гулко пронзил зимний воздух. Сначала был фонтан, а затем звук. Горы и птицы. У меня безумно закружилась голова, револьвер выпал из рук, я ничего больше не видел, только снег, а потом вдруг ко мне жестко припечаталась земля. Я не мог пошевелиться. Лошадь заржала. Маленький человек подошел ближе и потрогал мой лоб, он что-то сказал, что прозвучало как fasern;[21] я видел его рот и острые зубы, потом все стало белым, а потом темным. Он сказал Фавр.
VI
Отец шел впереди, на нем были белые брюки, его мощный худой черный торс был обнажен, стоял сентябрь. Я следовал за ним по течению реки Шире, сквозь впечатляющее своими размерами облако белых бабочек. Одна из них уселась мне на веко, она влюбилась в движения ресниц, взмахивая крыльями одновременно с тем, как моргали мои веки. Сквозь темно-коричневую радужную оболочку я видел вдалеке отца, он не оборачивался, не махал мне рукой, кажется, он поймал и нес рыбу, перекинув ее через плечо. Он нес мешок с камнями и пращу, а я шел за ним на некотором расстоянии, равном повороту русла реки.
Его великолепные черные волосы поседели после гибели моих братьев: во время маневров в темное время суток их отделили от товарищей, они заблудились на другой стороне, попали в зону разрушений, на ничейную территорию, босые, они оказались в ипритовых полях буров. Они были простыми солдатами, их винтовки даже не были заряжены, никто не отправился на их поиски; мне же было суждено однажды стать офицером.
По ночам в мерцающем сиянии штурмового фонаря древний целитель в нашей деревне потягивал чубук и вышивал своими узловатыми, как ветки баобаба, пальцами красно-белое знамя своей тайной гильдии. По помету и крови птиц он умел читать не только будущее рода человеческого, но и невероятные истории обо всем, что до сих пор происходило в мире. Настоящее становилось для него все более незначительным, он уже почти ничего не ел, питался воздухом, дымом трубки и своим собственным дыханием. Время от времени мой отец оставлял маленький мешочек нсимы у входа в его жилище, однажды он оставил завернутую в пальмовый лист жареную рыбу, выловленную в Шире, и она целый день лежала на пороге хижины старика, пока вечером ее не стащила собака, чей тонкий нюх приказал ей более не сопротивляться аппетитно распространявшимся ароматным молекулам.