Больше всего вспоминается мне то, как я хотела спать и как это всегда было некстати. Было ли это «средь шумного бала», т. е. за полночь, когда, после выпитого вина, собравшиеся в нашей комнате поэты читали свои стихи и я, усевшись в угол дивана, тщательно растирала слипавшиеся глаза. Было ли это, когда избранный мною поэт, больше всего по ночам, писал стихи.
Был он всегда трезвый при этом. Но как загнанный зверь ходил взад и вперед по комнате, рубя воздух правой рукой и бормоча одному ему ясные стихи.
Если я засыпала, он обрушивался на меня градом упреков, что я не ценю вдохновение поэта, что он переживает Болдинскую осень, что ему надо же на ком-нибудь проверять стихи. И я опять силилась не спать. Иногда я очень жалела себя, и разные литературные аналогии рождались в моем мозгу, но одна была неизменной — чаще всего мне казалось, что я та чеховская девочка, которой хозяйский ребенок не дает спать по ночам. О развитии этого образа я не думала[484].
Я вспоминаю работу поэта. Меня тоже всегда поражало в нем злые глаза, сжатые в злобе челюсти, узкие прищуренные глаза, непрерывная ходьба по комнате, напоминавшая движение тигра в клетке, движение правой руки, в ритм шагов как бы рубящей воздух, и то же ощущение неимоверно тяжелого труда при создании легких, как бы льющихся самих собой стихов.
Подготовка текста И. Басовой,
комментарии Н. Прозоровой
«Но о сохранении рукописей после меня пора подумать…»
Переписка Л. Г. Басовой с М. П. Берновичем
Ключевая тема переписки Людмилы Григорьевны Басовой[485], второй жены Бориса Корнилова, с ленинградским исследователем и поэтом Михаилом Петровичем Берновичем — сохранение и публикация творческого наследия Бориса Петровича.
После выхода в 1957 году первого посмертного издания стихотворений и поэм Корнилова, подготовленного Берновичем и О. Ф. Берггольц[486], Михаил Петрович продолжал выявление текстов поэта, опубликованных в периодической печати. Он обращался к друзьям Корнилова, а также вел разыскания его творческих материалов среди родных поэту людей.
Весной 1959 года исследователь написал письмо Л. Г. Басовой, в котором обсуждал вопрос о возможной публикации неизвестных корниловских стихотворений из ее архива, а также обратился с предложением о передаче (продаже) имеющихся у нее рукописей в Пушкинский Дом. Тяжелобольная Людмила Григорьевна, проживавшая в то время в Крыму, сочувственно отнеслась к его предложению. «О продаже их (рукописей. — Н. П.) я, признаться, не думала, — писала она Берновичу. — Сохранила я их в очень тяжелых условиях эвакуации. И мне они очень дороги. <…> Но о сохранении рукописей после меня пора подумать, в этом плане Ваше предложение вполне своевременно».
Несмотря на годы террора и эвакуацию, Людмиле Григорьевне удалось сберечь две тетради («оранжевую» и «коричневую») с автографами стихотворений Корнилова и рукопись неоконченной поэмы «Люся». Дальнейшая переписка с Берновичем продолжалась на одной волне: оба корреспондента были обеспокоены тем, чтобы рукописи поэта «попали в чистые руки». Доброжелательный тон писем Людмилы Григорьевны дает основание предполагать, что она считала Берновича единственным исследователем, которому могла доверить публикацию неизвестных текстов из своего архива.
В публикуемых письмах отражены перипетии несостоявшейся в 1959 году передачи (продажи) «коричневой» тетради в Институт русской литературы (Пушкинский Дом). Одна из причин столь неудачного (для пушкинодомцев) оборота дела состояла в том, что первоначально экспертная комиссия института не «оценила» «коричневую» тетрадь по достоинству, объяснив это тем, что стихотворные тексты из нее уже были опубликованы. Но позже, благодаря настойчивости Михаила Петровича и поддержавшей его сотрудницы Рукописного отдела Марфы Ивановны Маловой, комиссия изменила свое решение, поставив тетрадь, по выражению Берновича, «в один ряд» с рукописями Есенина. Судя по письмам, именно эта досадная заминка задела Людмилу Григорьевну, которая была уверена в ценности тетради прежде всего как объекта для исследования и мало беспокоилась о материальной стороне дела.
Но имелась и другая причина, по которой рукопись не пополнила собрание Пушкинского Дома. Людмила Григорьевна, вероятно, была не готова расстаться с дорогой реликвией — вещественной памятью о прошлом. Да и Бернович, инициировавший переговоры с Пушкинским Домом и склонявшийся к передаче рукописи на государственное хранение, все же рекомендовал поступать Людмиле Басовой, «как подсказывает сердце». Вот почему в тот год эта история не получила своего завершения: рукопись («коричневая» тетрадь) была возвращена владелице по ее просьбе. Об этом свидетельствует запись, сделанная сотрудником Рукописного отдела: «Рукопись возвращена Л. Г. Басовой через М. П. Берновича. 17/VII. 59»[487]. «Одно я обещаю, — писала Людмила Григорьевна Михаилу Берновичу, — что после меня эти рукописи попадут в Пушкинский Дом, а пока я их решила оставить».
484
Речь идет о рассказе А. П. Чехова «Спать хочется» (1888), в котором героиня — измученная недосыпанием девочка-нянька в состоянии умопомрачения убивает хозяйского ребенка.
485
О судьбе Л. Г. Басовой см. в наст. изд. статью И. Б. Басовой. «Я — последний из вашего рода…».
486
487
РО ИРЛИ. Ф. 600. № 35. Л. 1; запись сделана по правому краю официального заявления М. П. Берновича в Институт русской литературы (Пушкинский Дом) Академии наук СССР с предложением тетради Корнилова, принадлежащей Басовой (<1959>).