Совершенно искренне пишу Вам, что если бы мне предложили купить тетрадки с рукописями Б<ориса> П<етровича>, то я бы приобрела их по значительно более высокой цене. Одно я обещаю, что после меня эти рукописи попадут в Пушкинский Дом, а пока я их решила оставить.
Не сердитесь на меня, милый Михаил Петрович, что столько волнений и труда доставила Вам эта затея.
Но даю Вам честное слово, что сдать в Пушкинский Дом я согласилась не ради денег, а только из уверенности, что они представляют ценность для Дома, нужны для работы и т. д. Судя же по телеграмме, большой ценности они не имеют, т. к. были опубликованы, следовательно, я с чистой совестью заберу их обратно к себе, без малейшего ущерба для кого-то бы ни было.
В другой тетрадке Б<ориса> П<етровича> имеются неопубликованные стихотвор<ения>, но там есть личные записи его, и поэтому ее я не предлагаю.
На днях перепишу «Ты как рыба выплываешь с этого…», что еще прислать Вам? Есть ли у Вас «Все мы гордые, мы, крестьяне, дети сельских учителей…»?[518] У меня это стихотв<орение> забрала в прошлом году Довлатова.
Пишите, искренне уважающая Вас
Людмила Григорьевна.
Глубокоуважаемая
Людмила Григорьевна!
Получил Ваше письмо, а Вы, вероятно, мое. Был в Пушкинском Доме, хотел взять обратно рукопись, показал ваше письмо. Марфа Ивановна[519], милая, добрая женщина, за это время снова собрала комиссию (не всю), и переоценили рукопись, дав самое высшее, поставив в один ряд с оценкой Есенина. Я там ругался задним числом, говорил обидные для них вещи, кричал: «Бойтесь пушкинистов». Оказывается, многие из них не знают, что это из стихотворения Маяковского, посвященного Пушкину[520], — но Марфа Ивановна не виновата, она только технический исполнитель, секретарь Рукописного отдела. Молодые сотрудники Пушкинского Дома, знающие и любящие поэзию Корнилова, малочисленны по отношению к старшему поколению ученых, занимающихся 17–18—19 веками. Стихов Корнилова они не читали и не знают. Марфа Ивановна рукопись мне не вернула — она сегодня напишет Вам письмо. Я не собираюсь оказывать в данном вопросе на Вас какое-либо давление, окончательно решайте сами. Но как бы поступил я? Безусловно, оставил в Пушкинском Доме. Тем более что есть отдельные молодые, только начинающие свою научную деятельность люди, которые занимаются вопросами советской поэзии, более того, я думаю, что кого-нибудь из них я просто натолкну на большую монографического плана статью о Корнилове. Но еще раз повторяю, что этими строками я не хочу оказывать на Вас какого-либо давления. Но лично я в этом вопросе как-то оказался, образно выражаясь, — между молотом и наковальней. Но с Пушкинским Домом мне детей не крестить, решайте, как подсказывает сердце.
Вчера имел честь разговаривать с товарищем из Горького, тем самым, который собирается писать о Корнилове[521]. Он был у Прокофьева, у Решетова, у Левоневского[522]. Прокофьев послал его ко мне. Это, на мой взгляд, во многом наивный парень, не представляющий себе, насколько трудно написать то, что он задумал, но до фанатизма влюбленный в стихи Бориса Петровича.
К литературе он имеет весьма незначительное отношение, пишет рецензии на пьесы, поставленные в театрах Горького. У него командировка из Союза писателей, подписанная Кочиным, автором романов «Девки», «Парни», который недавно вернулся из ссылки[523]. Уже тот факт, что он честно мне сказал (а бывает иное!), что он не литератор, а электротехник, но сейчас переходит на постоянную работу в газету, — говорит о его честности. Мне нравится его невероятная активность и любознательность, однако не навязчивая любознательность. Держится он скромно, немного застенчив, порой робок. Семеновский период жизни Корнилова он написал, и это будут печатать в горьковском альманахе[524], но мне кажется, что поднять все творчество Корнилова он не сможет. Я постараюсь направить его усилия в том направлении, чтобы он просто написал обстоятельную статью или небольшую брошюру для местного издательства 2–3 листа, не больше, с тем, однако, чтобы до появления ее в печати эта работа была прислана в литературную Комиссию по наследию Корнилова. Все, что в моих силах, — я ему помогу. Он был у меня дома, ахал при виде большого количества книг, я ему показывал кое-что из своего личного собрания, визитные карточки Чехова и Короленко, фотографию Федора Шаляпина с автографом, показал ему письма наших современников, Шишкова, Гладкова, Форш, Федина, Каверина[525], все это производило на него очень сильное впечатление. Но не знаю, еще раз повторяю, сможет ли он при всей его любви к стихам Корнилова написать, одного желания, как известно, мало.
519
520
Из стихотворения В. В. Маяковского «Юбилейное» (1924). См. об этом:
523
524
Первая статья Безрукова о Корнилове появилась в «Волжском альманахе» (орган горьковского отделения ССП). См.:
525
Упоминаются