Страннее всего то, что сквозь всю эту невозможную накипь я люблю его.
Все это, должно быть… ревность. Как гнусно. Ну зачем, зачем я так…
Была у Ахматовой. Опять тяжелые рассказы и недоумение — у меня. Сколько лжи и гадости. Говоря о стихах Борьки и хваля их, она сказала «но в них нет какого-то взлета, головокруженья, который я люблю в ваших стихах».
И еще — советуя подбирать книгу: «Изд<ательст>во писателей[278] очень хочет издавать настоящую, ценную литературу. Они в отчаянии, что им приходится издавать халтуру. Т<ак> ч<то>, если им сказать, то они с визгом вырвут ее (книгу) у вас». Господи, неужели же это правда? Нет. Не может быть. Дура[279].
Еду на «Смену».
Вечер.
Проводила Борьку в Новгород. Скучно… Господи! Как бы много, хорошо, нежно я любила его, если бы не это. А то мысль о том, что он врет, обманывает и т. д. — отравляет мне существование. И любовь, конечно.
Детскосельский вокзал. Как я его провожала в 26 году… А Троицкая улица. Господи, как я его любила. Ведь любовь — это было просто что-то реальное. Ехала к нему, маленькая… боялась. Детское Село все было в снегу.
Скучно. Ведь, наверно, люблю и сейчас. Ой, скучно.
Ну, перепишу кое-что и лягу спать.
Заниматься нынче не смогу. Как неохота завтра выступать в институте — ужас.
К тому же я подурнела, мне кажется, очень.
Надо хорошенько написать «Смерть астронома»[280]. Давно не писала. С. <Г>.[281] сказал, что «Заставское»[282] — пародия на Борьку. Глупости. «Тень» не так уж велика.
Хочу к Тихоновым съездить. Увлекаюсь Энгельгардтом, хочу делать реферат, но время, время… Неужели Мокульский[283] не примет зачета? Хамство какое…
Первое мая. А я дома все время препираюсь то с матерью, то с Борисом. Как нудно… У Иринки идут зубки, и понос. Попка все не заживает окончательно. Надо лечить детку. Сердце за нее болит.
Чтобы написать обо всем, что думалось и чувствовалось, надо очень много времени — часа два. Я помню, что чувствовалось очень много, и думалось, кажется, интересно.
Из ЛАПП’а исключили. Возврат возможен через низовые кружки. Нет, не гордость (но что же) не позволяет мне идти туда. Нет, полно заноситься. Пойду при первом удобном случае. Буду читать. Может быть, я не права.
Столько зачетов, что боюсь, что не справлюсь. А не могу себя принудить к занятию истпартом[284]. Читаю Ходасевича. Хочу на днях подобрать книгу…
Люблю это стихотворение. Почему Борису не понравилось «На Памир»?[286]Мне оно пока нравится.
Как редко могу я взяться теперь за перо, а так многое нужно бы, просто нужно записывать, так идут мысли, что только бы на бумагу. Но истпарт ждет меня, и, м<ожет > б<ыть>, — баня. Итак, главное.
Возрождением интереса к мальчишкам это, пожалуй, назвать нельзя, мне всегда нравилось и возбуждало ухаживание за мной, но мне нравится Поляков[287] в институте. Гнусные мыслишки об «ухаживании»!! Неужели нельзя отделаться от них. Стыдно, стыдно!
Знакомство с Николаем Дементьевым[288]. Симпатичный малец. Борька от ревности, как мне думается, уверяет, что он влюблен. Ну что ж, я не против, но сама я — равнодушна.
Знакомство с Колбасьевым[289]. Интересный тип. Боря, для твоего успокоения, мысли «об чем-либо» исключены. Звал, подарит книг. Интересно.
Письмо от Русановой[290]. Ко мне прикасается чужая жизнь, и мне смутно и больно. Да, это «настоящая жизнь»…
Сегодня с детскими писателями выступала у Герцена[291]. Успех. Особенно восторгались «Зима — лето — попугаем»[292]. Чуковский[293] прислал восторженную записку. За последнее время меня все время хвалят, это начинает печалить меня. Ругал, верно, сегодня Горелов, но как-то несостоятельно, ведь он приверженец ЛАПП’а. Берман не очень доволен «Пасекой»[294], это меня печалит. А «Пасеку» принял в «Звезду» Тихонов. Неужели из жалости. Одна эта мысль заставляет меня выходить из себя и не особенно радоваться взятию «Звезды».
Кажется, все. Конечно, безденежье. Мечусь с договором. Борис меня убивает: не учится, теперь запутал дела с воинскими делами. Эх! Чует мое сердце, что не миновать ему принудительных. Для того чтобы мне его любить, мне необходимы препятствия: после того, как его изругает моя родня, я, несмотря на справедливость всего сказанного — чувствую к нему прилив нежности, вот, дескать, а я его все-таки люблю!
278
Издательство писателей в Ленинграде возникло на кооперативных началах в 1927 году и издавало художественную и критическую литературу. В 1938 году на его базе было создано государственное издательство «Советский писатель».
282
Имеется в виду стихотворение «Заставская» («Русые закручивая челки…») (март 1929). Опубл. М. Ф. Берггольц: Огонек. 1987. № 27. С. 15.
283
285
Начальные строчки стихотворения
286
Из контекста следует, что стихотворение «На Памир» О. Берггольц предполагала включить в книгу, которую она в это время готовила («подпирала»). Среди опубликованных стихотворений Берггольц «На Памир» не обнаружено. В 1920—1930-е годы темой Памира были увлечены многие литераторы. См., например:
288
289
290
Правда, Ольга Берггольц писала мне, что Ахматова несколько раз в разговоре с ней вспоминала „девушку чистых акварельных тонов, напоминающую полянку в лесу“, но ни разу речь не заходила о моих стихах. Может быть, она поняла, что цель моей жизни другая, а стихи лишь кипение юности» (там же. С. 282–283).
291
Речь идет о заседании Детской секции ЛО ВСП, проходившем в Ленинградском государственном педагогическом институте им. А. И. Герцена.
292
«Зима — лето — попугай» впервые напечатано: Чиж. 1930. № 2. С. 1–4; отд. изд.: Л., 1930. Второе издание книги в 1933 году вызвало резко отрицательную рецензию:
293