Я последнее время понемногу, но почти каждый день выпиваю. И вот сейчас. Как-то так выходит.
Ну, да эх, ладно. Почитаю лучше про сплавы… Чувственный прилив не проходит. Как-то чуть не к каждому — сексуальное отношение, нет, не в прямом смысле и, конечно, не со всеми. Вот хочу, чтоб меня целовали, быть может, взял В<ладимир> В<асильевич>, только: не по-стариковски, а по-настоящему, меня возбуждает его сила, ой…
Владимир Васильевич, если б Вы знали до чего мне нехорошо сейчас. Знаете, я живу-живу, работаю, читаю и все такое, да все выходит как-то ни шатко ни валко.
Чего-то не хватает. Сама удивляюсь, — то, что происходит у нас, меня — не как Вас — больше радует и поднимает, работой я увлечена, да черт ее знает, что!
Нет, это не то, как говорят, «личной жизни нет», у меня все, что кругом «личная жизнь», т<о> е<сть> моя, правда не пишу я ничего месяца 3, ну, это пройдет, только зима эта была ужасно быстрая и, как я теперь вижу, какая-то смутная, с самой осени…
Ведь Вы правы оказались, у меня действительно неврастения, и немаленькая. Может, все это оттого только и есть, просто так. Скорей бы лето… Скорей бы лето… Муж уезжает до августа в Баку[325], и я уеду куда-нибудь, где еще совсем не была…
Хоть бы сестра поскорей приехала. Я не так буду чувствовать себя одной, как сейчас. Ведь никому ж об этом не скажешь, ведь это стыдно сознаваться в этом, хоть и ненадолго такое состояние приходит, все равно стыдно…
Вот я не понимаю, зачем я Вам говорю это, особенно после того, как мы с Вами поругались. Ведь я отлично знаю, что до самым основным линиям мы расходимся, хотя Вы и «не против Советской Власти», и может быть, любая из Ваших «тетенек» в 100 раз ближе Вам, чем я… А все-таки меня как-то тянет к Вам…[326]
Ну, да пусть. Раз Вам писалось, Вы и должны это знать. А мне — вот сейчас, сию минуту нехорошо, очень! Только не думайте, что это мое основное. Это какая-то боковая линия, временная, но болезненная…
А написала я к Вам по всему вышеизложенному и по многому другому.
[Подпись] Ольга Берггольц
Как пошло! Инженер Ларин из мартеновской нравится мне потому, что у него угловатое, некрасивое лицо, но неужели он — Иван Иваныч! Костырев[327] верно говорит, что теперь уж коммунист с балериной спокойно спать не может, как в 25 году, так далеко и глубоко все пошло! Вот-вот именно эта чуждость отталкивала меня от В<ладимира> В<асильевича>, и сейчас — просто спорт. Э, да все это гадость, блядство.
Работать. Распределить время. Мобилизовать себя. Завтра, т<о> е<сть> 12/IV
до 3 — практика
с 3–6 — Путил<овский>
6—…9 — собрание, распределение квартир, ура, ура, неужели мечта претворяется в жизнь?
с 9 — или занятия или вечер «Резца»[328]. Вернее, второе, а, м<ожет> б<ыть>, приедет Мусёша, как я рада, очень рада ей. Лягу спать.
Ужасно!
И это была я?
Как еврей в анекдоте, я смотрю на себя и говорю — не может быть…
Но это была я.
Просматривая свои теперешние записи в каком-нибудь 35 году — опять, наверное, тяжело и горестно удивлюсь.
Нет, это не рост. Нужен скачок.
Осень <19>29. ноябрь
325
В творческую командировку в Азербайджан Корнилов был отправлен от киностудии «Ленфильм» в начале лета 1930 года. Д. Левоневский вспоминал: «Собираясь в Баку, мы купили себе по костюму и тяжелые ботинки на толстой резиновой подошве… Деньги на дорогу мы получили от студии „Ленфильм“ и небольшие авансы от Госиздата. Каждый из нас обязался дать по возвращении что-нибудь художественное о пятилетке…» (цит. по:
327
Возможно, описка. Вероятно, речь идет о поэте и писателе-очеркисте
328
Имеется в виду творческий вечер литературной группы «Резец», в которую входили Я. Калнынь (председатель), И. Дмитроченко, А. Решетов, Ю. Инге, Д. Остров, Г. Файвилович и др. См. заметки о группе:
329
Стихотворения записаны на последних листах дневника рукою О. Берггольц, а затем перечеркнуты ею. В первых публикациях стихотворений допущены неточности; датировки не соответствуют автографу. Ср.: