Словом, вторично было подтверждено и Андерсом подписано, что эвакуация производится лишь по его личной просьбе. Позже этот пункт был скрыт от Сикорского Андерсом и знавшим о нем послом Котом.
Во время обсуждения Андерс, желая сохранить хотя бы некоторую видимость приличия обратился с просьбой об оставлении в целях проведения дальнейшего призыва в Польскую армию небольшого штаба, на что получил совершенно ясный и недвусмысленный ответ:
«Представитель правительства СССР генерал-майор государственной безопасности Жуков заявляет, что такая просьба не может быть удовлетворена, ибо правительство Польши, вопреки договору между СССР и Польшей, не считает возможным использовать на советско-германском фронте польских частей сформированных в СССР. Поэтому Советское правительство не может дать своего согласия на дальнейшее формирование в СССР польских частей...»
Это было совершенно ясно. Андерс подписал и то, что «правительство Польши, вопреки договору... не считает возможным использовать на советско-германском фронте польских частей, сформированных в СССР».
Подписывая этот пункт, Андерс тем самым шел на сознательный срыв договора, заключенный между Польским и Советским правительствами. Он мог еще в этот момент не согласиться с такой постановкой вопроса и заявить, что «если, мол, так, то мы остаемся в Советском Союзе и идем на фронт.» Но это противоречило его обещанию англичанам, поэтому он счел лучшим принять на себя всю ответственность за срыв договора, чем «обмануть, как он сам говорил, возлагаемые на него англичанами надежды».
Было согласовано, что эвакуация будет продолжаться с 5 по 25 августа. Планы перевозки по железной дороге и морским транспортом были сделаны офицерами связи Красной Армии при штабе и представлены нам для согласования.
Андерс заверил, что по приезде в Пехлеви части тотчас перейдут в распоряжение английских властей, с которыми имеется полная договоренность.
Уполномоченным по вопросам эвакуации Советским правительством был назначен Жуков, уполномоченным же польской стороны Андерс назначил Богуша, который должен был окончательно ликвидировать все дела, связанные с польской армией на территории Советского Союза. На этом, в основном, закончились переговоры об эвакуации. Затрагивали еще вопросы хозяйственные, о передаче имущества и т. п. Необходимо подчеркнуть, что Андерс добровольно и сам предложил передать в распоряжение советских властей излишек английского обмундирования: около тридцати тысяч комплектов, которые имела Польская армия. Впоследствии он хотел это представить таким образом, будто обмундирование самовольно задержал Берлинг, и всюду распространял такую версию.
Весь переезд проходил нормально и продолжался около двух недель. Еще в самом начале эвакуации, когда прошел слух, будто это последняя эвакуация и в результате ее произойдет срыв договора между нами и Советским Союзом, что вызвало волнение среди солдат, несколько раз Андерс выступал перед частями, указывая в своих речах, что призыв в армию будет продолжаться и предстоит еще одна эвакуация. Конечно, это было обманом, рассчитанным лишь на успокоение солдат.
Примерно 10 августа в Москву на совещание со Сталиным прибыл Черчилль, начальник имперского штаба сэр Алан Брук и генерал Вавель.
Тем временем эвакуация польских войск шла полным ходом. Главной базой эвакуации в Красноводске от имени польского командования продолжал руководить Зигмунт Берлинг. Почти ежедневно несколько тысяч польских солдат грузилось на корабли, предоставленные Каспийской флотилией, которые доставляли их на иранский берег в порт Пехлеви, где уже действовали лагеря под английской опекой.
По прибытии на железнодорожную станцию в Красноводске солдат задерживали на два-три дня во временных лагерях, а затем грузили на пароходы и отвозили уже на иранский берег.
Черчилль хотел встретиться с Андерсом и с этой целью пригласил его в Москву. Кажется, 12 августа мы вылетели из Ташкента в Москву. В Москве мы остановились в гостинице «Националь». Там же находились английские гости, за исключением Черчилля, которого поместили в отдельной даче под Москвой.
В это время отношения между нашим штабом и советскими офицерами связи были прохладными, но внешне вполне корректными. Поддерживались лишь необходимые контакты и только официально. Находясь в Москве, Андерс ни с кем из представителей советских властей не разговаривал, да, собственно, и говорить ему было не о чем. Все было кончено. Никто его не встречал и никто не провожал.