После моего исчерпывающего рапорта относительно Польши и ее потребностей мы перешли к вопросам, на мой взгляд больше всего интересовавшим генерала.
— Что говорят в Польше о сентябрьской кампании? — спросил он. — Что говорят о защите столицы? Разве не жалко было Варшавы?
Я поочередно ответил на поставленные вопросы так, как об этом говорили в Польше: что все были возмущены поведением власть имущих, санацией, правительством и военными властями, что все страшно разочарованы, помнят нанесенную им обиду и не хотят ее простить, что Варшава чтит своих защитников и своих героев.
— Верно, я тоже не мог примириться с существовавшими порядками в Польше, — ответил генерал, — но что я мог сделать?
Поощряемый такой позицией генерала, видя, что кругом делается и кто снова берет бразды правления в свои руки, я в присутствии полковников заявил, что сентябрьская катастрофа явилась лишь естественным следствием того, что было в Польше перед сентябрем.
Наша беседа продолжалась больше часа. Когда я прощался, генерал сказал, что через несколько дней я должен быть снова у него, а послезавтра мне надлежит быть на докладе у верховного главнокомандующего, генерала Сикорского. Прощание, пожалуй, получилось даже сердечным.
Второго декабря около десяти часов я прибыл в отель «Регина» в приемную верховного главнокомандующего. Меня принял начальник его кабинета майор Борковский. Здороваясь, он сказал, что придется немного подождать, так как генерал еще занят. Через несколько минут из кабинета Сикорского вышел Тадеуш Белецкий, председатель Строництва народового, а за ним показался в дверях Сикорский. Майор Борковский доложил:
— Господин генерал, эмиссар из Польши.
Я хотел рапортовать ему, но Сикорский прервал меня, делая знак рукой следовать за ним в кабинет.
— Ваш доклад читал, — после этих слов он подал мне руку и показал на кресло, а сам занял место за столом.
Только теперь я мог спокойно сосредоточиться и собраться с мыслями. Мог приглядеться к особе верховного главнокомандующего и премьера. Минуты две продолжалось молчание. С большим интересом я разглядывал Сикорского.
В 1926 году генерал Сикорский, тогда командующий Львовским военным округом, не пошел за Пилсудским и не поспешил к нему на помощь. Существовали даже серьезные опасения, что он может в будующем выступить против власти Пилсудского. В связи с этим Сикорский был отстранен от командования округом и вынужден был покинуть Польшу, чтобы не разделить участи генерала Загурского, убитого при невыясненных обстоятельствах, или генерала Розвадовского, просидевшего в Вильно в тюрьме два года, а затем через полгода после освобождения умершего. Сикорский направился во Францию и жил там, принимая активное участие в общественной и политической жизни. В 1938 году он хотел вернуться в Польшу на постоянное жительство, но тогдашний премьер, генерал Складовский, отказал ему в этом, заявив, что «у него не хватит полиции, чтобы охранять особу генерала Сикорского». Сикорский лично рассказывал мне об этом.
В 1939 году, сразу же после начала войны, он возвращался в Польшу и обращался к маршалу Рыдз-Смиглы с просьбой поручить ему командование каким-либо соединением. Он хотел идти на фронт и сражаться. Маршал отказал, Сикорский вернулся в Париж.
Сикорский был среднего роста, с довольно крупным лицом, с высоким и слегка выпуклым лбом. Глаза голубые, быстрые, очень живые, свидетельствующие о его интеллекте. Одет он был в темный гражданский пиджак и в чуть более светлые брюки. Весь вид генерала дышал солидностью и энергией. Заметны были настойчивость и сила воли. Какая же огромная разница была между двумя генералами: Сикорским и Соснковским. Соснковский, вялый, сибарит, был явно сломан обстоятельствами, а Сикорский полон энтузиазма, энергии и желания действовать.