– Я помню, – тихо произнес ответ на единственный вопрос, который от него ждали эти глаза. Задал свой. – Как ты… теперь?
– Рада, что вы вернулись, – открыто улыбнулась она. И вдруг испугалась. – Только не подумайте, я… мне от вас ничего не нужно.
– Девочка, милая, ты хоть понимаешь, во что превратилась из-за меня? Ведь… – взгляд не дал ему продолжить. Как она не поймёт, там, на пароме, её мог обнаружить любой из его отряда. Любой! Он ведь даже не навестил её в клинике ни разу, поначалу вроде собирался, а потом…
– Не надо, – одними губами прошептала она. – Я всё понимаю. Вы тоже поймите... И потом, разве мы перестали быть людьми? Разве не чувствуем, как остальные, только потому, что позеленели и перестали есть? Простите, Нил, я признаваться вам не хотела. Обрадовалась, что вы вернулись, вот и…
– Не надо, – настал его черёд прервать.
Оба будто впервые смотрели друг на друга:
– Я надеюсь, другие тоже вернутся, – вдруг сказала она.
– Если все вернутся, кто будет выращивать грибы, тогда амброзии не останется. Все погибнут. – Повторил умозаключения Дока.
– Мы что-нибудь придумаем, – твердо ответила она.
Вспышка осветила ее лицо. Сполохи учащались, становились ярче, набирали силу. Удивительно, Нил остался в прошлом, доверив кубу свои надежды и чаяния, боли и радости, все свое. А она, она… пережившая две катастрофы, верит грядущему, неизвестному, темному, неясному, всю жизнь прожила им, и теперь продолжает смотреть вперед, не сомневаясь и не оглядываясь. Будто каждый прожитый день уходит в черную бездну, поглотившую паром «Одиссей». Надо только дождаться следующего, верить, что он придет. Просто верить в наступление неизбежного завтра.
Они смотрели на запад, где над угольно чёрным горизонтом ширилось и росло багровое зарево пробудившейся грибницы.
Конец