Вскоре я отказался от торговли подержанными машинами. Один стамбульский строитель заинтересовался мною и предложил стать его компаньоном. Так родилась крупная строительная фирма „Базна и компания“.
Никто не спрашивал меня, откуда я приехал и откуда У меня деньги. Я производил впечатление солидного человека. От меня пахло дорогим мылом. Я даже забыл, что когда-то был простым кавасом.
Через некоторое время я добился правительственного контракта на строительство здания почтово-посылочной службы в Стамбуле. Одним словом, фирма процветала. Нередко я обедал в обществе важных правительственных чиновников. Как-то ко мне обратились муниципальные власти Бурсы и предложили подряд на строительство здания новой школы. Я нанял архитекторов и инженеров подготовить проект и подсчитать стоимость строительства. Вскоре я предложил свой проект и заключил контракт. Школа была построена. На церемонии открытия ее присутствовала вся знать этого района. Итак, первый контакт с Бурсой был установлен.
В Бурсе существовала довольно приличная гостиница под названием „Гелик“. Она пользовалась хорошей репутацией, но была очень уж старомодной. В Бурсе было много горячих источников. Туда съезжались люди со всего света, чтобы хоть на какое-то время забыть о войне. После войны количество туристов, несомненно, будет расти. Бурса — одно из самых красивых мест в Турции и самое подходящее место для строительства большой гостиницы. Ее можно было бы назвать „Гелик Палас“.
Я загорелся этой новой идеей, но мой компаньон был против подобной затеи, и я расстался с ним. Моего нового компаньона звали Нийязи Акар. Мы разработали новые планы и основали новую фирму под названием „Базна и Акар“. Однако такое большое строительство было бы невозможно завершить без помощи со стороны правительства.
Айка, улыбающаяся, невозмутимая и красивая, всегда была рядом со мной, и я частенько говорил с ней о своем новом, грандиозном проекте.
— Еще римские императоры далекой древности принимали здесь целебные ванны, — говорил я ей. — Ты знаешь, какие есть люди. Они любят целебную воду, которая известна с древних времен. У нас будут летний и и зимний сезоны.
Айка мешала лед в стакане с виски. Я показал ей Бурсу. Климат там редкостный. Персики, те, что растут в садах, весят каждый около фунта.
Гора Улудаг, которая возвышается за городом, достигает почти двух тысяч метров.
— Это будет рай для лыжников, — заметил я.
Я разложил перед Айкой планы и наброски, подготовленные моими архитекторами.
— Мы построим гостиницу над одним из источников, чтобы наши гости могли пользоваться водой, не выходя из здания. Гостиница будет пятиэтажной. В ней будет сто пятьдесят номеров. В каждом номере — своя ванная, телефон и другие удобства. Великолепный вестибюль. У меня вообще слабость к вестибюлям гостиниц. Приятно сидеть там и смотреть на людей.
Моя мечта, казалось, вот-вот должна была осуществиться. Красивая и невозмутимая Айка гладила мою руку и улыбалась.
Неожиданно банкиров, бизнесменов и государственных чиновников Стамбула охватила тревога. В городе в обращении находились фальшивые английские банкноты. Дело дошло до того, что бизнесмены, которые имели дело с банкнотами банка Англии, стали проверять, не фальшивые ли они.
Некий купец Авадис за проданную купцу Измаилу Караали каустическую соду получил „большую сумму денег в фунтах стерлингов“. Друг Авадиса по имени Буркан, который должен был по своим делам поехать в Швейцарию, взял с собой по просьбе Авадиса несколько банкнот, чтобы их исследовали в швейцарском банке. Банкноты еще раз подверглись всем известным испытаниям, и некоторые из них были посланы на экспертизу в банк Англии. Повторилось то, что было сделано во время войны, когда немцы впервые апробировали свою подделку.
Однако на этот раз результат оказался иным: банкноты были объявлены фальшивыми.
Когда Буркан возвратился в Турцию, его арестовали. Он назвал в полиции фамилию Авадиса, который также был арестован. Авадис, в свою очередь, указал на Измаила Караали как на человека, который платил за соду фальшивыми деньгами.
Караали предстал перед судом. Ему, Авадису и Буркану было предъявлено обвинение в том, что они пустили в обращение фальшивые деньги.
— Где вы взяли эти деньги? — спрашивали их. Измаилу Караали нетрудно было вспомнить. Он достал свои счета и показал их суду. В них упоминалось о строительстве в Бурсе здания гостиницы „Гелик Палас“, которое шло полным ходом.
— Итак, вы заявляете, что получили эти деньги от консорциума, в котором участвует правительство?
Суд предчувствовал скандал. Самая большая гостиница на турецких водах, будущая гордость турецкого туризма, в строительстве которой участвовало само правительство, строилась на фальшивые деньги! Эта мысль вызвала среди государственных чиновников панику.
Я жил в просторном номере гостиницы Бурсы. В тот вечер, когда всему пришел конец, я сидел вместе с двумя архитекторами: мы обсуждали фасад гостиницы „Гелик Палас“. Пол первого этажа должен был быть из красного песчаника, а пол четырех верхних этажей — из серо-зеленого.
Меня позвали к телефону.
Телефон стоял у окна, откуда была видна строительная площадка. Рабочие уже построили какую-то часть первого этажа.
Я взял трубку и услышал взволнованный голос своего компаньона. Он сказал, что был в полиции и что в Стамбуле происходит что-то невообразимое. Я решил, что неправильно понял его, и попросил повторить то, что он только что сказал.
Он сообщил мне, что акции фирмы конфискованы. У меня все поплыло перед глазами.
— Это ты платил Измаилу Караали английскими банкнотами?
— Конечно. Но я не понимаю…
— Банкноты фальшивые.
Голос на другом конце провода стал прерываться. Я не мог разобрать, что он говорил, и положил трубку.
Когда через час Айка пришла ко мне, я лежал на диване. Архитекторы сказали ей, что у меня припадок. Сами они не знали, почему это произошло. Я находился в полуобморочном состоянии.
Айка хладнокровным и сухим голосом задавала мне вопросы. Я отвечал ей, но не помню что.
Когда силы вернулись ко мне, я стал совершенно спокойным. Айка лучше, чем я, поняла значение телефонного звонка. Она покинула меня в тот же вечер. Счастье не улыбнулось никому из тех, кто был вовлечен в операцию „Цицерон“.
После разрыва дипломатических отношений с Турцией сотрудники немецкого посольства были, если так можно выразиться, почетно интернированы. В конце концов всех их посадили па шведское судно „Дротнингхольм“. Война кончилась, когда они еще были в Средиземном море. „Дротнингхольм“ зашел в Ливерпуль, и англичане арестовали тех пассажиров, которые, с их точки зрения, представляли опасность. Среди них был Мойзиш.
Его поместили в лагерь для „специалистов противника“ и без конца допрашивали:
— Кто такой Цицерон?
— Это правда, что он был камердинером английского посла?
— Вы знаете его настоящее имя?
— Вы платили ему фальшивыми банкнотами?
— Вы не можете пе знать, что деньги были фальшивые. Скажите правду. Сколько денег он получил от вас?
— Как он выглядит? Мы не верим, что вы не знаете его настоящего имени. Как его зовут? Скажите его фамилию. Его фамилию, фамилию, фамилию…
Мойзиш не мог сказать того, чего сам пе знал. Через несколько месяцев его освободили.
Морально убитый и измученный, он возвратился к себе домой в Австрию. Через семнадцать лет после всех этих событий я случайно встретил его в Инсбруке. Мы холодно улыбнулись, и каждый из нас с любопытством посмотрел на другого, чтобы увидеть, что сделала жизнь с ним. Особой симпатии друг к другу мы не чувствовали. За все труды ни один из нас не был вознагражден.
А как остальные? В 1949 году я прочел в газете „Филадельфия инкуайрер“ интервью с Джорджем Эрлом и вспомнил, что когда-то слышал о нем. Мистер Джордж Эрл стал личным другом президента Рузвельта. В прошлом он был губернатором штата Пенсильвания и американским послом в Вене, а затем в Софии. Во время войны он был американским экспертом по Балканам. Официально он считался американским военно-морским атташе в Турции, но в действительности являлся специальным представителем секретной службы. Он был тем человеком за сценой, в чьих руках сходились все нити. Это он в интересах американской секретной службы послал Корнелию Капп из Софии в Анкару.