И вот в полный голос заговорили наши БМП. Из-за треска пушек и пулеметов БМП-2 поначалу не было слышно короткого тявканья орудий БМП-3, но потом они встали по интенсивности огня вровень со старыми проверенными «двойками». Мы также не отставали от «коробочек», долбя здания из автоматов и подствольников.
БМП отработали свои положенные десять минут и смолкли. В ушах звенело от грохота пальбы и разрывов, но надо бежать вперед. У противника со слухом, зрением и ориентацией в пространстве обстоит сейчас похуже. Снаряды рвались в замкнутом помещении, да и страха он натерпелся немало, до конца не отошел от обстрела, какое-то время находится в прострации. И поэтому вперед, вперед, вперед.
Не было в этот раз такого, чтобы кто-то поднимал солдат своим примером, увлекая их за собой, как это происходило в первые дни. Нет, поднялись, и кто с древним криком «ура», кто просто визжа от страха и переизбытка адреналина в крови, бежали вперед. Но когда идешь вот так в атаку, то просыпается в тебе что-то первобытное. Видишь себя как бы со стороны и наблюдаешь за всей картиной боя, охватывая, кажется, все уголки. Может, коллективная ярость и страх рождают в такой момент коллективный разум?
Пока преодолевали с дикими воплями открытый участок метров в сто, нас встречали жидким, не скоординированным огнем. Никто из наших не пострадал, но бойцы на ходу, от живота, открыли огонь, длинными очередями поливая разбитые окна, из которых на нас несся смертоносный металл.
И вот мы врываемся в подъезд бывшего жилого дома, остальные группы штурмуют другие четыре подъезда бывшей «хрущевки».
Человеческая психика и глаза устроены таким образом, что мы замечаем в первую очередь все, что находится от тебя справа, а потом уже слева. Духи пользовались этим, и когда мы врывались в помещение, они становились слева от входа, и пока мы машинально осматривали правую сторону помещения, у них было несколько секунд, чтобы расстрелять нас в спину. Потом уже мы, прежде чем куда-либо войти, стали кидать гранату, а затем входить и смотреть слева от входа.
Солнце уже начало пробиваться сквозь туман, но в здании из-за обстрела стоял полумрак. Пыль, смешанная со сгоревшей взрывчаткой и еще какими-то химикатами, висела в воздухе, затрудняя нам обзор.
Со мной вместе в подъезд ворвалось около пятнадцати человек. Боковым зрением, когда бежали к подъезду, я охватил и запомнил бойцов. Трусов, вроде, среди них нет. Все уже обстрелянные, обкатанные. На первом этаже три квартиры, значит, и дальше будет так же. Трое бойцов на площадку выше, между первым и вторым этажами, прикрывают от возможного нападения сверху. Остальные бойцы, срывая кольца, сноровисто готовят гранаты и, зажав их в руке, кричат остальным: «Готово». Удар по дверям, они не заперты, но, сорванные взрывами, еле висят на петлях. Под мощными ударами солдатских сапог и ботинок слетают и падают. Я кричу: «Прячься, давай!!!»
Мы отпрянули от дверных проемов, спрятались за выступающие бетонные стены. В трех квартирах почти одновременно рванули гранаты, штук восемь, наверное. В голове зашумело от взрывов, из развороченных дверных проемов повалил дым и клубы пыли. Вперед, вперед, темп не снижать. Налево, направо. Пыль, не видно ни черта, две длинные очереди от живота. Пленные нам не нужны, самим жрать нечего. Вперед, вперед. Кухня, никого, ванная комната, дверь прикрыта, в сторону, две очереди от живота, в самой чугунной ванне можно спрятаться от осколков гранат. Киваю бойцу, стоящему рядом и прикрывающему мою спину, тот рывком распахивает дверь, я нажимаю на спусковой крючок и повожу стволом автомата, тот бьется в руках как живой и поливает смертельной струей ванну, от нее в разные стороны летят осколки. Бойцы тем временем расстреливают комнаты, затянутые пылью и дымом. Стенные шкафы и антресоли тоже не остаются без нашего внимания. Все, трехкомнатная квартира проверена. Дальше, вверх.
Бойцы, стоявшие на площадке, показывают, что в квартире на втором этаже какое-то шевеление. Из других квартир также выскакивают солдаты и присоединяются к нам. Те, кто прикрывали нас на площадке, перемещаются выше. Не надо расставлять людей, они сами знают свой маневр. Не надо ни на кого орать. Все работают, как хорошо отлаженный механизм. Каждый прикрывает другого.
На втором этаже все повторяется вновь. Когда врываемся в квартиру, спотыкаемся о разорванный гранатой труп. Один спекся. Дальше проверяем, никого. Впереди еще три этажа, чердак, крыша и темный подвал. Вперед, вперед.
Бойцы докладывают, что в соседней квартире также обнаружено два трупа. Хрен с ними. Дальше. Смотрю на часы, на первый и второй этажи ушло семь минут, надо ускориться.
На третьем этаже, когда сбиваем двери, слышим крик: «Не стреляйте, не стреляйте!» Кричат без акцента. Я поднимаю руку вверх. Бойцы не кидают гранаты, ждут. Я кричу: «Выходи, руки за голову».
С привыванием выходит грязный, обвешанный гранатами, с чеченским ножом (такая штучка – кинжал, сваренный с кастетом) на ремне, но вроде наш. Размазывая по лицу слезы, он кричит, что его мобилизовали, что он просто обычный зек и не более того, что не убивал никого из наших. Я обращаю внимание, что на шее у него болтается штук пять личных жетонов. Раньше их выдавали только офицерам и прапорщикам, а при вводе в Чечню – всем солдатам. Представляет собой металлическую пластинку овальной формы, длиной пять сантиметров, а в ширину – три. Поле пластинки по длине разделено пополам, в верхней части надпись ВС СССР, а внизу буква и шестизначный номер. У каждого военнослужащего свой номер, пластинка сделана из неокисляющегося тугоплавкого сплава. Впервые ее стали применять, когда после испытаний первой ракеты она упала на прибывшую комиссию и сожгла ее, все погибли. На войне каждый солдат носит такую пластинку со своим номером на шее, как у американцев, но у них есть еще одна с фамилией солдата и группой крови.
И вот я заметил, что у «обычного зека» на шее висят эти номера. В Чечне много болталось всякого отребья, по которому в России давно тюрьма плакала, а тут, среди бандитов, они были своими. Чтобы доказать свою лояльность, как рассказывали местные русские, они еще хуже чеченов издевались над своими братьями по крови.
Я схватил левой рукой за веревочки личных номеров, каждый солдат не хотел потерять его, и поэтому все веревочки-шнурочки были прочными, намотал их на руку и дернул трясущегося от страха зека. Бойцы сразу все поняли. Некоторые духи коллекционировали личные номера убитых ими солдат.