По окончании процедуры он иногда перечитывал здесь же, в этой подземной комнате, некоторые абзацы только что написанного текста. Тут ему уже не нужны были очки: поскольку он страшно не любил появляться в очках прилюдно, по его приказу на печатных машинках марки «Силента» был установлен специальный крупный шрифт, так что он мог без труда читать свои речи невооруженным глазом.
В тех подвалах «образцовая» комната была не единственной. В канцелярии был целый лабиринт галерей и подземных комнат, соединенных между собой длинным коридором. В одном конце коридора, почти под личными апартаментами фюрера, располагался подвал, переоборудованный в конце тридцатых годов под бомбоубежище. Поскольку сделан он был на скорую руку и стены были толщиной всего в 50–60 сантиметров, то скоро стало понятно, что он абсолютно бесполезен.
Бункер
Бункер фюрера, тот самый, в котором он совершил самоубийство, стал следствием визита в Берлин Молотова[49]. Накануне его отъезда в канцелярии был организован прощальный банкет в его честь. Я в тот вечер дежурил. После ужина Молотов откланялся. Я сопроводил его до машины, которая должна была довезти его до дворца Бельвю, резиденции для государственных гостей. Я укрыл его ноги пледом, чтобы не замерзли.
Когда я вернулся в гостиную, там все еще было достаточно людно, гости выходили по одному покурить в курительную комнату рядом. Почти все они разговаривали о Молотове, но я плохо помню, в каком ключе. Я был в комнате, на своем посту, и сидел рядом с телефоном. В какой-то момент я перехватил воздушную сводку. Повернулся к начальнику протокольной службы, Александру Дёрнбергу, чтобы передать, что вражеский самолет в данный момент пролетает над Люнебургом (к юго-западу от Гамбурга) и что он поворачивает на юго-юго-запад, то есть направляется к Берлину[50]. Гитлер стоял в нескольких метрах от нас. «Что происходит?» — обратился он к Дёрнбергу, который быстро доложил ему обстановку.
Посол Вальтер Хевель опомнился первым: «Что мы будем делать с Молотовым, если самолет пролетит над городом и сбросит бомбу нам на головы? У нас нет для него достаточно безопасного места!» Тогда Хевель повернулся к Гитлеру и сказал, что Молотова нужно немедленно отвезти в отель «Адлон»[51]. «Это почему?» — спросил фюрер. «Адлон» предоставляет своим клиентам безопасное убежище на случай авианалетов, — сказал Хевель. — Ну да, что ж поделаешь, глава немецкого государства не может даже защитить своих собственных гостей!»
Заговорили о подвале, который некоторые назвали «бункером». Все, оказывается, были в курсе того, что в случае налета это убежище совершенно бесполезно. И вот именно тогда, в ходе этого запоздалого обсуждения, Гитлер принял решение построить бункер, достойный называться бункером, и построить его в подходящем для этого месте. «Придет время, когда не только отель «Адлон», но и глава германского государства сможет предоставить своим гостям достойное убежище», — заключил он.
Однако строительные работы, уж не знаю, по каким причинам, начались только в 1943 году. Примерно на два года сады канцелярии превратились в гигантскую стройку под открытым небом. Достаточно длительный период, и к тому же из-за постоянного шума водяных насосов, который отдавался даже во внутренних комнатах, жизнь в это время стала практически невыносимой.
Гитлер никуда не выходит
В среднем я проводил в канцелярии по две-три ночи в неделю. В остальное время я старался по возможности вернуться к себе, провести ночь дома, в квартире в районе Рудов. Заодно повидать Герду и ее родителей.
Работа на Гитлера отнимала много времени. Наш рабочий день часто превышал восьмичасовую норму. Если мы задерживались по вечерам, то в основном из-за приемов и поздних посетителей. Как правило, стояли у входа, в помещении коммутатора или у раздевалки. Если нужно было остаться допоздна, Гитлер, как правило, обращался к нам, зная, что члены бегляйткоммандо всегда на посту. В отличие от его камердинеров и лакеев, которым периодически полагалось спать. На ночные дежурства, и то очень редко, назначали только кого-нибудь из «стариков», Франца Шедле или Германа Борнхольдта, бывшего члена бегляйткоммандо СС.
Каждую ночь кто-то дежурил у входа для персонала, у двери, которая находилась справа в глубине двора и примыкала к кухне и лестнице. Один дежурный находился там постоянно. Короче говоря, если бы кто-нибудь собрался убить Гитлера в постели, ему было бы достаточно пройти через этот вход, попросить охранника позвать кого-нибудь из членов канцелярии, имя которого он бы заранее узнал, подождать, пока тот возьмет трубку, и обезвредить его с помощью газа или дубинки. Потом осталось бы всего лишь подняться на двадцать две ступеньки, открыть дверь комнаты Гитлера, которая, кстати, никогда не запиралась на ключ, пройти еще пару шагов и завершить работу прямо в спальне. Никакой охраны в коридоре не было. Не было никого и перед входом в апартаменты фюрера. По Вильгельмштрассе ходил только один патруль, чаще всего в составе одного-единственного полицейского. Другими словами, не Бог весть какая охрана.
Больше никаких мер безопасности не предпринималось. До последних дней режима подкрепления нам так и не прислали. И только в последние месяцы караул был усилен и в парке канцелярии начало дежурить подразделение службы безопасности. Но не более того.
Гитлер редко куда-нибудь выходил. Во время всей войны и особенно после начала военной операции против Советского Союза в 1941 году он почти не появлялся на публике. Из канцелярии уезжал еще реже, разве что в Бергхоф или одну из ставок, разбросанных по всей стране. Он не прогуливался по улицам, не принимал участия в торжественных открытиях, больше не посещал музеи и не присутствовал на спектаклях, как это бывало иногда в тридцатых годах.
Один из «стариков» мне как-то рассказал, что незадолго до объявления войны кто-то настоял на том, чтобы Гитлер побывал в отеле «Кайзерхоф», где выступали четыре музыканта, которые якобы восхитительно играли. Человек, расхваливавший их, был, очевидно, настолько убедителен, что фюрер решил посмотреть на эту четверку поближе. Он дошел туда пешком — здание находилось меньше чем в ста метрах от канцелярии. И концерт ему настолько понравился, что через несколько дней он решил прослушать его вторично.
Второй раз придя на этот концерт, Гитлер очень быстро понял, что что-то было не так. Что-то изменилось в обстановке, а лица присутствовавших странным образом напоминали те, что уже были здесь в прошлый раз. И уж очень настойчиво вглядывались зрители в музыкантов, когда те взялись за инструменты. Телохранители только на следующий день узнали о том, что владелец отеля, как только выяснил, что Гитлер собирается посетить его вечернее представление, отложил и перепродал втридорога все места в зале. А официанты будто бы распродали все чашки и столовые приборы, которыми пользовался канцлер.
Иногда, очень редко, Гитлер позволял себе пойти в ресторан — например, в остерию «Бавария», его любимое местечко в Мюнхене, — но в такие моменты туда, как правило, стекались толпы зевак, чтобы устроить своему фюреру овацию. «Старики» посоветовали мне быть особенно внимательным во время таких «встреч с народом». Если кто-нибудь подходил чересчур близко к машине Гитлера или к нему самому, мне следовало их сдерживать и даже отталкивать, но по возможности деликатно. По словам моих старших, фюрер не терпел, чтобы члены его личной охраны грубо обращались с толпой.
Гитлер не забывал знаменитых людей, которых ценил. Как я потом убедился, каждый год актеры, артисты и художники получали от него подарки к рождественским праздникам. Накануне 24 декабря мы разносили им по домам пакеты с презентами. Во время таких визитов я мимоходом видел танцовщиц-близняшек Хёпфнер, актрис Ольгу Чехову и Лиду Баарову, про которую рассказывали, что у нее была связь с Геббельсом. Один из моих товарищей приходил к Максу Шмеллингу, знаменитому чемпиону по боксу. А другой был в доме у Вагнеров.
49
Визит проходил 12 и 13 ноября 1940 г. по приглашению Риббентропа. Год спустя после подписания советско-германского пакта о ненападении (23 августа 1939 г.) отношения между Москвой и Берлином стремительно ухудшались. В ходе визита наркома иностранных дел СССР по внешней политике Гитлер потерпел фиаско, так как Молотов отказался от любых предложений по разделению мира, выдвинутых немецким руководством. Возможно, именно тогда Гитлер решил в 1941 г. начать наступление на Советский Союз.