Озабоченный состоянием на Восточном фронте, фюрер несколько раз ненадолго приезжал в Берлин. В конце 1943 года, когда по той или иной причине он снова оказался в столице, я сопроводил к нему в канцелярию режиссера Лени Рифеншталь[99]. Она пришла с твердым намерением встретиться с ним. В тот момент трое ее коллег беспрерывно снимали все закоулки канцелярии. Она пришла в бежевом костюме, без шляпки. Я проводил ее до крыла, где жили адъютанты, в кабинет Шауба. Он сказал ей со своим сильным баварским акцентом: «А, ты снова пришла просить денег?» Она улыбнулась. Потом присела и прождала добрых полчаса, прежде чем уйти, так и не встретившись с фюрером. Он не принял ее. Не знаю почему, но на двести процентов уверен, что он был в канцелярии, у себя в апартаментах, всего в нескольких метрах от комнаты, где мы находились.
Рождество прошло относительно спокойно. Я работал на коммутаторе в канцелярии, а Гитлер, должно быть, был в «Волчьем логове». Однажды вечером, нас было то ли двое, то ли трое, мы сидели без дела. Телефонных звонков почти не было, по данным военных сводок в ближайшие несколько часов воздушных налетов на Берлин не предвиделось. Мы начали дурачиться, играть с телефонными линиями.
Нашли в телефонном справочнике женщину с фамилией Хайлиг («святая») и мужчину с фамилией Абенд («вечер»)[100]. Оборудование позволяло нам соединять кого угодно с кем угодно, вне зависимости от того, где территориально располагались абоненты. С четвертой попытки нам удалось их соединить. «Здравствуйте, у аппарата Хайлиг». — «Здравствуйте, говорит Абенд, что вам угодно?» Наушники позволяли нам слышать весь разговор, не будучи замеченными. Через некоторое время эти двое решили встретиться. Господин Абенд обещал прийти с небольшим запасом продовольствия, который регулярно высылал ему живущий во Франции брат. У фрау Хайлиг, судя по всему, было что-то припасено, она пообещала приготовить кекс. Нас эта «телефонная встреча» очень позабавила.
Ева Браун — католичка
Через несколько недель я вернулся в ставку близ Растенбурга. Но ненадолго. В начале 1944 года было принято решение срочно передислоцировать штаб-квартиру фюрера в Берхтесгаден, в Бергхоф[101]. В то время я все чаще видел в небе эскадрильи союзников, пролетавшие над нашими позициями. И хотя «Волчье логово» ни разу не становилось целью воздушного налета, теперь полностью исключить такую возможность было нельзя. Стало быть, возникла срочная необходимость укрепить постройки в ставке. Гитлер уехал из Восточной Пруссии на своем поезде, в сопровождении всего генштаба, и до середины июля пробыл в Бергхофе.
В общей сложности в альпийском шале близ Оберзальцберга он провел больше полутора месяцев. В это время было тихо и относительно спокойно. Гитлер принимал у себя много гостей. Геббельс, Геринг, Шпеер — все к нему туда приезжали. Совещаний становилось все больше, а гости, что официальные, что нет, приходили один за другим, особенно поначалу. Днем на террасах Бергхофа часто играли дети, близкие друзья Евы и Гитлера отдыхали в шезлонгах, беспечно греясь на солнышке.
Перед прибытием в Берхтесгаден поезд сделал остановку в Мюнхене[102]. Думаю, что именно в связи с этим я сопровождал Гитлера во время визита в архитектурное бюро Герди Трооста.
Он хотел посмотреть, как идут подготовительные работы к выставке, которую бюро устраивало по заказу фюрера. Пока они вдвоем прохаживались среди макетов, я смиренно ждал в приемной. Разговорился с девушкой-гардеробщицей. Почти перед нашим уходом она сказала, что после работы не отказалась бы выпить со мной по стаканчику. От ее предложения я отказался, мотивировав свой отказ тем, что я на службе, а нынешний вечер фюрер намеревается провести в компании своих старых соратников по партии. Она тут же погрустнела, насупилась. Как раз в этот момент мимо проходил Гитлер. Удивившись, он спросил у нее, что ее так расстроило. «Я хотела прогуляться с ним», — ответила она, указывая на меня пальцем. Гитлер тут же закричал: «Геше! Геше!», тот незамедлительно появился. «Этот человек свободен», — объявил он, указав на меня взглядом. К остальным членам команды я присоединился чуть позже, после ужина, в доме, где жил Гитлер (Принцрегентплац, 16).
В первые дни в Бергхофе фюрер, видимо, был в хорошей форме. Никаких признаков неуверенности в себе или пораженческих настроений по поводу исхода войны у него не наблюдалось. Со своими гостями он много разговаривал. Приемы шли один за другим. Вскоре после выступления в Мюнхене я сопровождал его во время визита главы венгерского государства адмирала Хорти, приехавшего в Берхтесгаден. Встреча проходила с глазу на глаз в замке Клессхайм. Сквозь закрытую дверь отчетливо слышался иногда повышающийся голос Гитлера. Он вышел первым. Лицо его при этом ничего хорошего не выражало. На следующий день после той встречи при закрытых дверях немецкие войска вошли в Венгрию[103].
Вечером фюрер произнес речь перед своими фельдмаршалами. По моим воспоминаниям, там собралось около двух сотен военных старших чинов, созванных к фюреру в Оберзальцберг, в большой замок рядом с Бергхофом, Платтерхоф. Канцлер был мрачен. Суровый тон, слова, да и сама манера сокрушенно обращаться к публике произвели на меня большое впечатление. Иногда казалось, что у него на глазах слезы. Он говорил о фронтах, о Восточном и также о Западном, который должен был вот-вот открыться[104].
За то время, что я провел в Бергхофе, я узнал, что Ева Браун была католичкой, как и я. Мы никогда об этом не разговаривали, однако я знал, что иногда она наведывается в церковь в Берхтесгадене. Я тоже время от времени там бывал в компании Карла Вайхельта или Карла Тенацека, двух моих приятелей из бегляйткоммандо, с ней — никогда. Всего в ближайшем окружении Гитлера было не более трех или четырех человек, посещающих мессу. Я, хотя и был верующим, не всегда носил с собой четки[105]. А Гитлер, хотя и исповедовал католическую веру, в церкви бывал только по официальным поводам[106].
В шале, за исключением военных совещаний, на которых обсуждался ход кампании, дни протекали по графику, неизменному в Бергхофе уже четыре года, с момента моего поступления на работу в канцелярию. Не ранний завтрак, прогулка по окрестностям, обязательный чай, демонстрация фильма или киножурнала и посиделки допоздна у знаменитого камина, до трех-четырех часов утра. Ничего не изменилось. В разговорах с близкими многое обсуждали, но все так же не касались вопросов, связанных с политикой или ведением войны.
После высадки союзников в Нормандии Гитлер на несколько дней приехал во Францию, в Мец. Я не сопровождал его. В конце месяца на Восточном фронте началось новое масштабное наступление Красной армии. Проведя в альпийской резиденции больше четырех месяцев, Гитлер решил вернуться в ставку в Восточной Пруссии. Меня не было в Бергхофе, когда он уезжал. Тогда он был там, должно быть, в последний раз.
20 июля 1944-го
В начале лета я был в Берлине. Мы с товарищами постоянно дежурили в канцелярии. Даже если Гитлер был в отъезде, я проводил там как минимум две ночи в неделю. Как только выдавалась возможность, возвращался домой. Герда ушла с работы и полностью посвятила себя заботам о нашей дочурке Бригитте, которая родилась 11 апреля. Все эти годы моя жена проработала в Министерстве экономики, потом перешла на должность секретарши к профессору университета. На себя у нас с Гердой времени почти не оставалось.
О работе мы не разговаривали. В беседах не касались ни положения на фронтах, ни моей работы в канцелярии. Разве что слегка. Сегодня такое поведение может показаться как минимум странным, но тогда никто из членов нашей семьи об этом не заговаривал. Просто не было повода. Как, впрочем, и о страхе перед русскими солдатами — еще одна тема, которую не поднимали. Даже наш сосед, с которым мы регулярно виделись и у которого в домашней библиотеке был экземпляр книги «Майн кампф», не пытался что-то у меня выведывать.
102
Вечером 24 февраля Гитлер произнес речь в пивной «Хофбройхаус» перед старейшими членами партии.
104
В течение нескольких недель Гитлер был абсолютно уверен в том, что высадка союзнических войск на французский берег произойдет в самое ближайшее время. Он был убежден в том, что немецкая армия сможет сдержать их наступление.
105
Как рассказывал Иоганнес Хентшель, начальник машинного отделения канцелярии, Рохус Миш был «единственным эсэсовцем, который носил четки и молился».
106
Гитлер многократно признавался в кругу своих близких, что после того, как закончится война, он собирается начать борьбу с христианской церковью. Он считал, что в будущей Германии церкви нет места. Однако во время войны фюрер постарался сдержать порывы самых отъявленных антиклерикалов (Бормана и Геббельса), чтобы не вызвать недовольства верующих.