Мы с сестрой и братьями присутствовали при их знакомстве с отчетливым ощущением катастрофы. У нас на глазах творилось худшее, что только можно себе вообразить, — явление на сцену Большого Начальника.
А мы-то считали себя в безопасности. Лето, Альпы, Хайди и ее дедушка, книжки и сугробы, ароматный чай с листьями иссопа, звяканье колокольчиков на овечьих шеях, когда молчаливые и сумрачные пастухи ведут стадо, подгоняя животных палками. Что он тут забыл? Большие Начальники должны отдыхать в Сен-Тропе, на своих яхтах, в окружении букетов гладиолусов и загорелых нимфеток. Они не любят карабкаться к заснеженным вершинам, окунаться в ледяные источники и набивать себе мозоли на ногах, гоняясь за ланями.
Но мы ошибались. На краткий миг нас охватило горячее желание разбудить Дядю, потрясти его за плечи и сказать: кончай дрыхнуть, Дядя, смотри, кто сюда явился, он уже запускает лапу в твой сундук с золотом, вставай, заправь рубашку в штаны, втяни живот, вставай и защити нас. Ты нам нужен, слышишь? Неужели так и будешь спокойно сидеть и переваривать свиной паштет и персики сорта Мельба, пока владелец предприятий «Арман» умыкает у тебя невесту?
Мать стало не узнать. Она все время что-то напевала себе под нос, одевалась в летящие по ветру юбки, обтягивающие майки, подставляла тело солнцу, без конца меняла прическу, раздавала нам поцелуи, не глядя гладила нас по голове, а то вдруг обнимала и говорила, как она нас любит. Любовь и ее сделала способной любить. Любовь — это такой флюид, который перетекает от одного к другому по извилистым путям. Любовь благородна, она раздает себя всем встречным, касается одиноких сердец и оставляет на них свою печать — пока не перетечет к другим, избранным.
Порой ее глаза наполнялись слезами. Она смотрела на нас и спрашивала: я красивая? Я веселая? Я статная? Я выгляжу достаточно изысканно? И мы, словно повернутые к ней зеркала, дружно расхваливали ее на все лады и не скупились на комплименты. Мы наполняли ее своей любовью, подпитывали своим теплом. Она закрывала глаза и улыбалась. Потом бросала взгляд на часы и давала нам деньги, чтобы мы пошли на озеро и покатались на взятых напрокат водных велосипедах. Мы бормотали: «Спасибо» — и исчезали. Вместе с младшим братом мы изо всех сил крутили педали велосипеда, пытаясь догнать старших, и говорили друг другу, что ее стало совершенно не узнать. Она превратилась в другого человека, в незнакомку — пронизанную светом, цветущую, веселую. Легкую, такую легкую.
— Как ты думаешь, а с папой, в самом начале, она тоже была такая? — спрашивал у меня младший брат.
— Наверняка. Когда люди влюбляются, они всегда становятся такими. Любовь — волшебное чувство.
— А ты откуда знаешь?
— В книжке читала.
— Ты думаешь, что с папой оно тоже было волшебное?
Когда он заходил за нами, чтобы утащить за собой по бродяжьим тропам, секрет которых знал он один, мы никогда не могли понять, откуда он взялся. Он возникал из-за угла улицы, по которой мы шли из школы, выпрыгивал из машины, мчавшейся на красный свет, залезал в окно, а на Рождество выскакивал из камина, бросался нас обнимать и с криком: «Детки мои! Деточки мои родные!» — подкидывать нас в воздух. Перед матерью нам приходилось скрывать свою радость, пряча довольный смех в истертую кожу его куртки, потираясь щекой о его плечо и вдыхая исходивший от него приятный терпкий аромат. От него пахло сильным и щедрым разбойником, плюющим на законы, изданные покорными и хорошо воспитанными людьми. Он был обманщик, мошенник и жулик, из которого фонтаном били любовь и жизнерадостность.
Он никогда не оставался одинаковым. Сегодня — паразит без гроша за душой, живущий за счет очередной бабенки, завтра — генеральный директор предприятия по производству искусственных газонов или владелец парфюмерной линии, сегодня — в рваных башмаках, завтра — в итальянских мокасинах. Порой карманы у него лопались от денег, а порой следом за ним в дом являлся судебный исполнитель. Но он только смеялся. Деньги должны путешествовать от одного к другому, не то они умирают, а значит, перестают доставлять удовольствие. Кто из вас видал мертвеца, которому весело лежать в гробу? Ненасытность и отвага, опасность и желание — вот слова, не сходившие у него с языка, и чихать он хотел, если реальность вступала с ними в противоречие. Жизнь должна быть живой, твердил он мне, подбрасывая меня на коленях, а чтоб быть живой, надо уметь отдавать, надо лететь вперед сломя голову и не мелочиться. Никогда не экономь, дочка, потому что экономия — это медленная смерть. Рискуй, ставь на все и ничего не бойся. Обещай мне, что не спасуешь перед опасностью! Хорошо, папочка, отвечала я, убедившись, что мать не слышит. Да, восклицал он, потирая руки, эта — точно моя. Вот моя дочь! И подкидывал меня в воздух, заставляя рычать от веселого страха. Я падала ему на колени с бьющимся сердцем и просила: еще, еще!